«Эгей, братики, — подбадривает, бывало, председатель, — ну поспешай, никак туча находит».
И дело спорилось, и кормов готовили сколько надо.
И надо было такому случиться — стали «животноводческим»…
— Что молчишь, Матвей Захарович, — донеслось до сознания Пилюгина, — что теперича делать станем, а?
Директор крутил в руке карандашик. Поставит его торчмя, скользнет по нему своими грубыми пальцами, коснется стола и снова поставит карандашик.
— Да ведь других дел сколько, Николай Андреевич, — начал было Пилюгин, — вот ведь только вернулся из района насчет апатенковской пенсии, с домерами вопрос окончательно не решился…
Посуровел враз Гарбузов. Карандашик реже вставал на попа. Он еще пуще прищурился, совсем почти не стало видать его глаз, так и стал глядеть на Пилюгина, как все равно из какой амбразуры — сквозь щелочки. Карандашик Гарбузов зажал между побелевшими пальцами — вот-вот хрустнет, — и слушает.
— Проехать только по всем нашим деревням по такой-то стуже — одно это времени отбирает сколько, — продолжал раскрасневшийся Пилюгин, расстегнул ворот рубахи. — Вот, к примеру…
Хрустнул карандаш в руках у Гарбузова, дрогнул Пилюгин.
— Та-а-ак, — раздался в тишине голос директора, он перевалил тяжелую голову на другое плечо и, по-прежнему не разлепляя сощуренных глаз, процедил сквозь побелевшие губы:
— А скотину кто кормить будет… Скотину… Которая нас с вами, страну держать должна, а? Вы что, про нее забыли или как?
Он обнял колючими глазами всех сидевших в его кабинете.
На это его «или как?» никто ему не ответил. Все сидели потупив взоры. И агроном Елизавета Пименовна, и бухгалтер Полуев в черных нарукавниках с неестественно длинным, будто оттянутым носом, на кончике которого висели толстые-претолстые очки, сильно увеличивающие его добродушные глаза. Молчал и комсомол — Мишка Бицурин, «молодая молодежь», как называл его директор. И только бригадир трактористов Колька Ляхов глядел прямо в глаза директору и перебрасывал ногу с одного колена на другое, нервничал.
— Ну, так и будем молчать? — спросил директор и взялся разглядывать Пилюгина, будто век его не видал.
Как тут быть? Кто на кого серчать должен, все они знают друг про друга самое главное, никто из них все эти годы не только не сидел сложа руки — куда там сидеть, — выкладывался, что называется, на всю катушку. Еще бы! Им, молодым, только что закончившим сельскохозяйственные институты, довелось встретиться тут, на курской земле, и начать такое большое дело — организацию совхоза. Это только сказать кому. А сегодня один — директор, второй — парторг, третий — главный ветеринар. Года два тому назад они с гордостью писали своим друзьям-товарищам — что вот, дескать, как им повезло, и им действительно завидовали. Потому что они чувствовали себя по-настоящему счастливыми — такое дело! А сагитировал всех Пилюгин — это он еще в институте бросил такую идею — поехать в его родную деревню. Тогда по дороге домой, в поезде, и договорились они между собой, кто на каком фронте работ трудиться станет. А вот что Гарбузов директором станет, никто тогда и не думал.