Он отвернулся от меня и быстро снял с себя белоснежную нательную рубаху.
— Вот так-то вот… Эх и хорошее ж это дело — банька, согласитесь.
— Да я как-то не пробовал еще ни разу в своей жизни…
— Как так? — удивился он. — Ну так чего ж медлите. А веничек я с собой прихвачу — пущай распарится покамест…
И он, быстро притворив за собой дверь, скрылся в слабо освещенном, разгоряченном нутре самой бани.
За распахнутой дверью предбанника посверкивала ровная гладь озера, до одури пахла разбушевавшаяся смородина, закопченный потолок и верх двери, вылизанные за многие годы языками пахучего дыма, были ровными и черными по сравнению со скобленным добела, чистым дощатым полом. Будто распухшие от пара, толстобокие бревна мирно лежали друг на дружке — как дремали бог знает сколько лет, пригревшись здесь, отвыкнув от всего на свете.
— Ну, ты чего там затих, — донеслось приглушенное дядьки Ванино за дверью, — давай не робей!
Я осторожно шагнул в баню — в полумрак — и не сразу разобрал, что к чему.
Оглядевшись, увидел с порога Ивана Ефимовича — он сидел на полке, свесив худые ноги, раскраснелся весь.
— Давай проходи да садись рядом. Вона твой веник запаривается. Поверни его да и мой заодно — чуешь, дух пошел? О-х, господи, до чего ж ты хороша, жизня наша. Давай не задумывайся, садись рядышком. Счас баниться начнем, а?
— Не жарко?
— Да ты что, паря? Самый что ни на есть… Счас посидим маленечко — поддадим еще, а?
— Не знаю, вроде бы и так дышать нечем.
— А ты и не дыши, ты наслаждайся. Ага, вот, вот она… О-о-ох ты ж… Хороша, а?
Он сполз с полки, медленно взял с горячих камней веники и скомандовал мне:
— А ну-ка ложись-ка теперь на живот — я тебе счас покажу, что такое наша банька! Ложись, не бойся — помню, что впервой тебе. Вот и окрещу тебя зараз.
Дядька Ваня стал водить надо мной сразу обоими вениками, не касаясь спины, потряхивал их мелкой дрожью так, что шелестели листы, как на легком горячем ветерке. Веники обдавали жаром то затылок, то спину, то ноги и снова ползли к голове, гоняя по коже мурашу, непонятно откуда здесь, в этой-то жаре, появившуюся.
— Вот, вот, то, что надо, — приговаривал дядька Ваня, — молодец, получается…
…Мы сидели в предбаннике, накинув на свои раскаленные тела липкие спасительные простыни. После жаркой парной воздух предбанника, перемешанный с прохладой и сильным запахом смородины, казался особенно свежим.
— Америка, говоришь? — дядька Ваня покосился на меня. — Так то ж народ болтает.
— Но пришлось побывать? — уцепился я, как это говорится, «как утопающий за соломинку».