— Вечная память героям… — донеслось до слуха Андрея Осляби завершение службы.
— Вечная память, — повторил Вербин за голосом, — вечная…
Подул холодный осенний ветер. Зашелестели в тишине опавшие листья. Вербин и Ослябя подошли к памятнику Александру Пересвету. Ослябя провел рукой по холодному мрамору креста над могилой своего друга, снял налипший на камень ярко-желтый лист и пустил его по ветру. Потом оба — Вербин и Ослябя — безмолвно наблюдали, как тот желтым огоньком заметался было, кинулся наверх в последнюю просинь вслед улетавшему птичьему косяку да вдруг пошел, пошел вниз к земле, упал на такие же, как он, листья, накрывая собой землю до следующей весны, до следующего цветения.
…А тем временем сквозь толпу пробирались ничем особенно не выделявшиеся среди остальных Признание и Слава. Они подходили и спрашивали у людей там, на Старой площади, не видели ли они Доктора? Те, к кому они обращались, не узнавали их, поэтому отвечали, смеясь: «Это который тут только что чудил? Тот, что ли?» — или просто пожимали плечами, что означало скорее всего: «Нет, не знаем. Был. Вертелся тут…» или: «Это которого били, что ли? Да на что он вам? Жалкий болтунишка». Шутили: «Ходил тут, ныл да слезами обливался — может, в них и утоп…» Серьезные же люди сказали: «Домой, поди, подался. Где живет? Да кто же про то знает — что он, знаменитость, что ли, какая?.. Нет, не знаем…».
Но отыскался Один, который и указал, куда поплелся обессилевший Доктор, и они поспешили в указанном направлении, не желая терять драгоценного времени.
А Вербин, ничего не подозревая, усталый, измученный, едва передвигая ноги, шел серединой улицы и размышлял:
«…Итак, минули времена, когда надобно было намеками, изощренными наведениями издалека указывать на мысль о необходимости какого-то иного отношения к своей истории. Минули! Порушенные когда-то вандалами храмы Искусства, Науки, Веры восстановлены или активно восстанавливаются. Строятся новые! Возвращены в пределы страны вывезенные ранее из нее художественные ценности. (Правда, пришлось раскошеливаться — но чего мы не сделаем, на какие не пойдем жертвы ради обретения духовного совершенства, жажды возвышенного.) Возвращены! Наконец все на своих местах!
…Да, с храмами оно попроще — их и восстановить рано или поздно можно. Куда сложнее с душой, оторвавшейся от истинного просвещения, воспитания, стремления к совершенствованию. Сколько понадобится времени, чтобы и она заблистала, как восстановленные здания, чтобы и над ней поднялись ее кресты-отметины на дороге в бездонные небеса! Сколько понадобилось человечеству времени, опыта, чтобы взобраться всего ничего — на высоту одного храма, — вон она над головой крестиком и помечена как зарубка. Не очень-то уж и высок уровень, да и люди отвлекаются, забывают про свою главную дорогу… Но проходят мрачные времена, из пепла восстают новые поколения, и они, продолжая старое, почти забытое дело, снова поднимают взоры в небеса, и тогда крестики те напоминают человечеству о его первом шаге, сделанном в желанном направлении, и оно снова устремляется ввысь, достигает пройденного, добирается до крестов, за которыми открываются нехоженые, неизведанные еще пути для его окрыленного духа. Но словно по чьей-то команде именно в это самое время с земли раздаются взрывы еще большей силы, и рушатся мечты наземь все с той же высоты. Неужели неинтересно узнать, каков он, дух людской, на высоте не одного, а, скажем, пяти, шести храмов — на такой высоте в небесах еще не было отметин. Да что пять-шесть — они не покроют и тысячной доли истинной высоты неба, куда всегда с благоговением устремлены были людские взоры. Как же много мы, люди, должны сделать на своей земле, чтобы выйти на такие высоты духа! Сколько постичь, открыть, узнать! Но когда-нибудь и та высота покажется малой, и человек устремит свой жадный взор еще выше — а что же там? Там-то что?..»