Долго боролся, противился
Господу зверь-человек…
И тихо становилось над бахчой, и казались арбузы посеченными теми разбойниками головами, и что их тоже жалко и не знаешь, кого жалеть больше. А в песнях да стихах деда Дениса все жили люди, радовались да мучились.
Умчались мы в страну чужую.
А через год он изменил.
Забыл про клятву роковую,
Когда другую полюбил.
Прощай, Мария, бог с тобою,
Ступай в священный дом отца.
С пустой котомкой за спиною
Он проводил меня с крыльца…
Возвращались от деда Дениса торопливо: время около него проходило незаметно, быстро. А дома дела дожидались неделанные, особенно у Тони, у нее в доме один отец. Другое дело у Коли — у него и мать и отец, есть кому управиться с хозяйством, есть на кого переложить домашние хлопоты. Да и по такому двору, как у Ляховых, хлопотать приятно, все у них есть: и лошадь, и корова, и овечки, и гуси, и куры, и утки. Про силу отца Колиного сказки ходят по деревне, рассказывают люди, сами дивятся, других удивляют. Еще бы, ему задок у груженой телеги поднять и переставить на сухое место — сущий пустяк, ему любая работа в радость, потому такой, наверное, и улыбчивый, добрый. Завидовала Тоня — хороший у Коли отец, сильный. У нее не такой: заляжет, не раздеваясь, на чистую прибранную кровать прямо в сапогах, руки сложит под голову, уставится в потолок и может лежать так и думать свою думу и день и второй напролет, и не шелохнется, не скажет слова, и будет думать про свое, для Тони, для дочери, не открытое, не поделенное с ней, а потому пугающее, страшное.
«Ах, папка, папка, — подумает иной раз Антонина, глядя на него такого. — Да что же это такое с тобой творится? Что тебя так мучает, не дает покоя?..»
И ходит вокруг, то попить предложит — тот откажется, то поесть — не возьмет. Только глаз скосит в недобром прищуре, стиснет губы еще туже, поиграет крупными желваками да и не ответит ничего. Что хошь делай — его будто бы и нету в доме. «Ах, мучение мне, мучение», — страдает Антонина, по-взрослому, по-бабьи, и сядет на грубку, подопрет кулачками голову, думает про свое.
…Домой бежали шибко, перегоняя друг дружку. И утопали босые ноги в остывавшей к вечеру топкой дорожной пыли, раскаленной по полуденному солнцепеку и хранившей тепло до самого темна.
До сада бежали вместе, а после, выйдя на дорогу, миновав ровный рядок хат Соловьевщины, расходились, чтобы не дразнить Тониного отца.
Коля шел дальше садом, и то и дело над высокими бурьянами показывалась его голова — желтая, будто солнцем самим обласканная, с золотистыми прядками вздымавшихся на скором бегу волос.