Подбежали ребята, оттащили обезумевшую старуху, и она поковыляла под гору, бормоча проклятья. Кто-то оглушительно свистнул ей вслед.
И снова непроглядно черным показался Фиме день. Хорошо еще Аркадий Вениаминович и ребята ни о чем не расспрашивали. Клава обняла ее за плечи.
— А ты плюнь! Ничего она тебе не сделает!
— Из пулемета бы эту мокрицу! — выругался Аксенок.
— Патронов жалко! — усмехнулся Чуплай.
Скоро все забыли о старухе, но Фима не поднимала головы и боялась взглянуть на учителя. Прошлое, давно минувшее опять ожило, встало перед глазами. Нет, она не на плотину землю копает, а роет подвал у хозяина. Ох, и страшный этот Кир Артамонович! Сперва на работе чуть не замучил, потом отчего-то стал чересчур добрым. Под рождество вдовый хозяин подарил работнице платок с каймой, расправил бороду и ухмыльнулся. «Даром кормить тебя не расчет. Будешь мне за жену. Не послушаешь — пеняй на себя…»
Пришли черные дни, черные ночи. Горько плакала молодая работница и веревочку давиться припасла, да свалилась в горячке.
Когда Фима стала поправляться, пролежав две недели в бреду, тетенька Евникия сказала, ребеночек мужеского пола родился неживой, имени ему не нарекли и похоронили, а где — Фиме не положено знать. Думать о блудном плоде грех, надо готовиться во Христовы невесты. О многом еще напомнило Фиме тетенькино проклятие.
— Вас, кажется, очень расстроила эта монахиня? — наконец спросил Лойко. — Вы еще молоды, Фима. Привыкайте не удивляться.
Девушка медленно подняла голову.
— Скажите, Аркадий Вениаминович… Будет в жизни хорошее?
Вот этого Лойко не знал. Для себя Лойко не ждал ничего хорошего и не задумывался, будет ли счастье у других. Он так и хотел сказать — не знаю. Но в печальных глазах Фимы было столько надежды, что он не посмел сказать — не знаю.
— Будет!.. У вас обязательно!
Ветер разорвал тучу, между клочьями лохматых облаков брызнули нежаркие солнечные лучи.
Какой надоедливый осенний дождь! И сеет и сеет, словно продырявилось абанерское небо. Сережа с Клавой копали яму для столба. Лопаты звякали о камни, упирались о корни сосен. Тогда надо было брать лом и топор. Сережа чувствовал, как вспотела спина, а за шиворот пробиваются холодные капли. Ныла поясница, в ботинках булькала вода, от налипшей глины ноги сделались пудовыми.
Может, сбегать в общежитие обсушиться? Нет, нельзя. Ячейка постановила — сегодня поставить столбы. Замерзнет, тогда попробуй!
Вот уже месяц абанерцы строили электростанцию, и весь месяц, словно назло, лили дожди. Но каждый день после занятий, шел дождь или только собирался, на речке возле родника появлялась пестрая толпа парней и девушек в телогрейках, пропитанных потом гимнастерках, замазанных сапогах и растоптанных лаптях.