Что бы ни делал, о чем бы ни думал Сережа, он чувствовал гнетущую подавленность, которая сковывала язык, руки, мысли. Эта подавленность тяготила не одного Сережу. В глазах Вальки угасли веселые искры, Чуплай угрюмо молчал. Как-то Евграф Васильевич объяснял закон Архимеда, и у него получилось в ответе задачи, что железо в два раза легче воды. Бородин размашисто перечеркнул цифры и сказал: «Заврался!» Но ребята поняли, что он не заврался, а мучит его то, что мучило всех.
В эти дни не танцевали, не пели, в присмиревшем общежитии не слышался гомон и смех. Вот Чуплай, отставив костыли и подперев кулаком подбородок, читает в красном уголке газету. У него хмурый лоб, красные глаза. Сереже тоже хочется посмотреть газеты, которые только что привезли с почты, но он не решается подойти. Вдруг хромой с шумом перевернул страницу и уставился на Сережу.
— Чего стоишь в дверях!.. Читай, что о Ленине пишут. Весь пролетариат перед Лениным голову склонил, а враги радуются. Белогвардейцы в Шанхае благодарственный молебен служили, украсили церковь царскими флагами… Динамитом бы эту сволочь!..
Этот мариец сумасшедший, что ли? Едва Сережа шагнул к столу, Чуплай до боли стиснул Сережину руку и рывком посадил его на скамейку.
— Читай и запоминай! Слышишь?
…Мороз, туман, за два шага ничего не видно, нечем дышать. Ртуть в термометре, что висит на крыльце общежития, замерзла, и никто не знает, сколько сегодня градусов. На площади ученики, преподаватели, малыши из первой ступени — весь школьный городок. Надрываясь и захлебываясь, гудит сирена, которую где-то раздобыли ребята. Стонущий звук ранит уши, скребет сердце, леденит мозг и тает в тумане. Его прерывают громкие выстрелы: Чуплай и Герасим стреляют из ружей. Лицо Вальки окаменело, по впалым щекам Фимы катятся слезы.
Откуда-то доносится скрип полозьев, густой говор, фырканье лошадей. Кто посмел в эти минуты разговаривать и двигаться! В гору поднимался хлебный обоз. Передняя лошадь была уже близко, Чуплай рванулся схватить ее под уздцы, но опоздал. Мужик в дубленом тулупе натянул вожжи и, сняв мохнатую шапку, обнажил лысину. А вслед за ним остановился весь обоз, и все возчики сняли шапки и стояли, пока не умолкли надрывные звуки. И наверно, не было в эту минуту на земле человека, который бы не чувствовал горя.
В ячейке было семь комсомольцев, после смерти Ленина объявили призыв в комсомол. Во всех группах изучали комсомольский устав, готовились стать комсомольцами Клава, Мирон, принцесса Горошина и даже Аксенок написал заявление.
Как-то на перемене Валька, подхватив Сережу под руку, утащил его в дальний угол коридора и жарко дохнул в ухо.