Вспоминая об этом, Розали улыбалась. Она не была убита горем, не была возмущена до глубины души, услышав признание Рене в том, что он без памяти влюбился в спортивную блондинку по имени Аннабель Миллер, которая завтракает соком папайи и с которой он теперь мог сколько душе угодно заниматься рогой или чем там еще.
Честность Рене всегда была обезоруживающей, и она не могла на него сердиться. Удивиться тому, как быстро он вдруг влюбился, — да, удивилась.
Но, одеваясь после телефонного разговора, принимая душ и нанося на губы помаду, она неожиданно для себя поняла, что чувствует даже какое-то облегчение. Возможно, это объяснялось тем, что и в ее жизнь за это время вошло кое-что новое, на что она не рассчитывала.
Во вторник в лавку неожиданно зашел Роберт, чтобы справиться «о положении вещей». Это была их первая встреча после памятного приключения в Ле-Везине и неудачного расставания перед отелем. Когда она увидела появившуюся перед лавкой знакомую долговязую фигуру, она в первый миг испытала чувство, похожее на испуг.
— Я не помешаю? — спросил Роберт, одарив ее такой радостновыжидательной улыбкой, что просто невозможно устоять.
— Нет-нет! Конечно же нет! Вот только выдам чек и рассчитаюсь! — Она смущенно смахнула назад упавшую на лицо прядь и, порозовев, повернулась к покупательнице. — Так что там у нас было? Три листа подарочной бумаги, пять открыток, печать с розой…
— А знаете что — возьму-ка я еще одно хорошенькое пресс-папье из тех, что лежат у вас в витрине, — сказала клиентка, рыжеволосая женщина в элегантном желтом платье свободного покроя, по-видимому итальянка, на высоченных каблуках, от одного вида которых захватывало дух, и прошествовала к витрине. — Вот это, с надписью. — Она указала пальцем на то, что выбрала.
— Да, разумеется, пожалуйста.
Розали следом за покупательницей бочком прошла мимо Роберта, который стоял на пороге, прислонившись к косяку.
— А с какой надписью вы бы хотели — «Paris» или «Amour»?
— Гм… — Итальянка задумалась. — Molto bene[54] — оба очень красивые.
На ее лице появилось выражение нерешительности, когда Розали протянула только что взятые с витрины пресс-папье.
— Почему бы вам не взять оба? — послышалось вдруг с порога. Обе женщины обернулись на неожиданно раздавшийся голос. Там, скрестив руки на груди, стоял улыбающийся Роберт Шерман в голубой майке. — Простите, что я вмешался, но, мне кажется, Париж и любовь неразделимо связаны, не так ли?
Итальянка польщенно заулыбалась, и по ней было видно, что «вмешательство» красивого незнакомца ей очень даже понравилось. На секунду она глубоко заглянула ему в глаза, затем ее взгляд скользнул по загорелым рукам со светлыми волосками, по светлым свободным брюкам и коричневым замшевым мокасинам.