— Салют, — хрипло раздалось в трубке.
— Как ты? — без переходов спросил я. — Ты простудилась?
— Нет. Просто…
Мне не понравился ее голос.
— Надо поговорить, — сказала она. — Давай на крыше через полчаса.
— Твой папа дал понять, чтобы я тебя туда больше не водил.
— Хрен с папой…
Звучало нетипично для нее.
«Поругались», — понял я.
Наползшие на город облака были такими низкими, что я думал, их можно коснуться… Я лежал на спине, глядя вверх, и ждал ее. Алина пришла, опоздав на двадцать минут. Ее вид мне понравился еще меньше.
На ней буквально не было лица. Бледные губы почти сливались с кожей, а глаза распухли и покраснели. Без лишних слов она бросилась мне на шею, и мы простояли так минут пять. Она словно пыталась вобрать меня в себя, настолько отчаянным было это объятие.
— Рассказывай, — потребовал я.
Алина некоторое время смотрела в сторону шоссе вдалеке и вдруг сказала без всяких подготовительных фраз:
— Мы переезжаем в начале июня в Гонконг.
Сказать, что меня огрели по голове чем-то тяжелым, означало бы смягчить эффект от ее слов. Алина вдруг взяла себя в руки и продолжила, даже чуточку деловито:
— Сестра скоро родит ребенка, и мама хочет быть с ней рядом… А отцу как раз предложили читать лекции в местном университете.
— Ей своих детей мало, что ли?.. — единственное, что нашелся сказать я.
Комментарий был глупым. Алина лишь вздохнула.
— Это нормально для них. Они любят кататься.
— А ты? — спросил я, глядя ей в глаза.
Она всплеснула руками и воскликнула с ядовитой ухмылкой:
— А что я? Когда меня вообще спрашивали, чего я хочу?!
И она разревелась. Если раньше все ее слезы были немного комичными и она сама это понимала, то в этот раз все звучало тяжело и навзрыд. Я уставился куда-то сквозь нее. До меня слабо доходил смысл ее слов, но где-то в подсознании пошла трещина. Медленно она ползла уже по всему моему существу, разделяя его напополам.
— Но ведь не должно быть так быстро… — пробормотал я. — Иммиграция и вся эта бюрократия…
— Да нет никакой иммиграции, у него разрешение на работу, а мы как семья едем с ним и получаем вид на жительство на месте, — сказала она сквозь слезы. — Через год-другой опять куда-нибудь уедем. Господи, как же мне все это надоело!
Я ничего не ответил. Только присел на край крыши и уставился в сторону гор, но и их не видел. Алина плакала за моей спиной, затем тихо ушла.
В этот майский вечер мне показалось, что я стал еще более одиноким, чем был до встречи с ней.