Хотя в последнее время из-за маминых расстройств я стал подумывать, что пора завязывать.
Адрес я помнил отлично. Я пришел к ее дому почти на автомате и легко взбежал на последний этаж. В голове пронеслось, что надо было что-то купить. Может быть, пирожные или букет цветов.
«Откуда такая галантность?» — хотелось мне ехидно поинтересоваться у самого себя.
Элена открыла мне дверь и благожелательно кивнула. Я был рад увидеть ее снова. Мне хотелось просто слушать, что она говорит, или же говорить самому. Это было неважно. С Эленой мир становился больше.
— Здравствуй…
— Здравствуйте…
— У меня есть предложение, — сказала она прямо с порога. — Давай ты будешь обращаться ко мне на «ты»?
— Если у меня повернется язык…
— Я так старо выгляжу?
— Нет. Но, говоря «вы», я подчеркиваю свое уважение.
— Тогда ты подчеркнул это очень жирно. Я поняла, спасибо. На «ты»!
Она говорила об этом весело и мягко, но это был почти что приказ.
— Я старше тебя на четырнадцать лет. Но разница только в цифрах, согласен?
— Согласен…
Я прошел в знакомую комнату, где витали запахи кофе и свежего хлеба. Прямо как в то утро. Мальчики с картины Симберга продолжали свое бесконечное паломничество. Где-то под потолком играла музыка, я поднял глаза и увидел колонки. Пел нежный женский голос…
Я присел за стойку бара, а Элена тем временем разлила кофе по кружкам. В этот раз стояли еще какие-то конфеты, сыры и колбасы, масло с травами, «Филадельфия»… Обычно у меня не было такого выбора. Я мог максимум пометаться между вареньем или сырком для хлеба.
— Как закончилась выставка? — спросил я, переводя взгляд на нее.
Сегодня Элена была в бежевом пуловере и черных брюках широкого покроя. Ее лицо выглядело как в рекламе крема для омоложения. Там обычно помещают красивых тридцатилетних женщин с едва заметными морщинами вокруг глаз, и их кожа выглядит здоровее, чем у большинства девушек.
У Элены пока еще не было каких-либо возрастных признаков. Ее реальный возраст, а также безвременная душевная мудрость угадывались на каком-то необъяснимом интуитивном уровне
— О, замечательно. Я даже не ожидала, что будет такой ажиотаж, — покачала она головой с едва заметной усмешкой.
Я заметил, что она постоянно улыбалась. Иногда почти неуловимо, иногда явно, но это была улыбка-полумаска. Она не показывала ее жизнерадостного настроя: она наводила туман.
— Жанр, в котором я работаю, мягко говоря, на любителя.
— Мне кажется, что в этом плане у изобразительного искусства, как и у музыки, все равно больше шансов быть понятым.
— И почему же? — спросила она, присаживаясь напротив меня.