Слуги, обносившие гостей яствами и вином, были бледны, старались быстрее сделать свое дело и выйти из трапезной.
Князь через голову Василисы спросил Чужанина:
– Думаешь, придет?
Чужанин ответил скучным, пыльным, серым голосом:
– Придет, и скоро. Наверняка знает, что я могу сделать с девочкой в полночь.
Василиса не вздрогнула при этих словах. Так и глядела куда-то мимо блюда с жареным лебедем.
– А я так думаю, не придет, – рассудил Горимир. – С чего это она ради чужой девчонки вылезет из чащобы? Неужто другую сироту не найдет?
Так же равнодушно, не пытаясь убедить князя, Чужанин ответил:
– Мать может не прийти за ребенком. Брат может не прийти за сестрой. Но наставник всегда придет за учеником. – И обернулся к Василисе. Сказал голосом сладким да мягким, словно медом плеснул: – Не бойся меня, маленькая.
Василиса разомкнула распухшие губы и сказала так звонко и четко, будто слова не причиняли ей боли:
– А чего мне тебя бояться? Пусть тебя тот боится, у кого бабушки нет!
Князь Горимир расхохотался, словно приглашая и гостей посмеяться над наивностью ребенка. Но фальшиво звучал смех, никто из дружины не поддержал его. Молчали даже те, кто всегда угодливо хихикал над княжьими шуточками.
Дружинники (да и сам князь, чего уж там!) понимали: бабушка бабушке рознь.
Не про каждую бабушку рассказывают страшные сказки.
Не каждая бабушка в ночи проносится меж землей и облаками в тяжелой ступе, заметая след помелом.
Не каждая бабушка может свистом призвать на свою поляну и зверей рыскучих, и птиц летучих, и гадов ползучих.
Не каждая бабушка железными зубами перегрызет хоть дуб, хоть березу, хоть горло врагу. И никому из тех, кто невесело пировали в трапезной, не хотелось, чтобы это было его горло. А потому все тревожно поглядывали на маленькое оконце, за которым сгущались сумерки, и с тоской ждали темноты.
Но она появилась еще до ночи – крепкая бабка в кацавейке мехом наружу, темной рубахе, потрепанной юбке и мужских поношенных сапогах. И ждали ее – а не заметили, как вошла. А когда заметили… нет, не прошел шепоток вдоль стола, все онемели, забыли потянуться к шлемам и мечам.
Вслед за бабкой в светлую трапезную вползли сумерки, заклубились у входа, свились в странные фигуры: не то звери, не то птицы. Потянуло лесной прелью, болотной тиной, мокрой шерстью.
А старуха сказала твердым, звучным голосом:
– Княже, не загостился ли у тебя мой приемыш? Мала она еще с мужиками на пирах гулять.
Князь молчал, как и все. А Чужанин поднялся на ноги. Глянул на стоящую у дверей старую женщину. Покачал головой: