Якоб побоялся спросить, кто же мог запрограммировать такие совпадения, и, не зная, что сказать, выпалил:
– Ну и к чему все это?
– А я тебя так вынуждала думать обо мне, пока меня вроде бы и не существовало.
Якоб подумал, что она своей цели добилась.
– Мне давно хотелось узнать твое имя, – доверительно сказал он. – Ни твое лицо, ни вообще внешность меня не интересовали. Я всего лишь хотел узнать, есть ли ты на самом деле. Ну как, скажешь мне свое имя?
Она улыбнулась:
– Аня Руман.
Сам факт, что она вот так, взяла и присвоила себе его имя, сразил его наповал. Она словно хотела сказать:
– Вот я, это я – женщина твой жизни.
Неделю спустя барышня с бумажными цветами стала его женой.
А теперь я ее потерял, думал Якоб Руман, вертя в пальцах смятую бумажную орхидею. Он лежал на тюфяке в вонючей траншее и старался представить себе запах этого цветка. В этом и была заслуга Ани: вселить в сердце отстраненного рационалиста предчувствие параллельного мира, абсолютно другого, где пахнут бумажные цветы, и достаточно нескольких строк из стихотворения, чтобы все сбылось. Поначалу он этому не поверил. А она научила его верить. А потом он не смог помешать другому мужчине увести ее. Он оказался способен только пережить это событие. Аня ушла навсегда.
– Она вернулась.
Доктор вздрогнул, не сразу узнав голос сержанта. Тот стоял у него за спиной.
– Эстафета с нарочным вернулась, – уточнил сержант, – и доложила, что итальянцы требуют имя и воинское звание пленного, иначе они пальцем не пошевельнут, чтобы его спасти.
Якоб Руман почувствовал себя виноватым: его друг все еще в опасности. А вдруг это его глупый эгоизм – во что бы то ни стало узнать, чем кончилась история Гузмана – определил такую перемену в судьбе? Нет, сказал он себе. Как и встречу с Аней, встречу с пленным вполне можно было причислить к «запрограммированным совпадениям» его жизни. Теперь у него будет своя линия в этом рисунке.
Доктор подошел к сержанту:
– А почему вы сообщаете об этом именно мне?
Тот был явно смущен, но чувствовал, что отвечать придется.
– Меня прислал майор. Он сказал…
– Могу себе представить, что он сказал, – резко оборвал его Руман. – Передайте майору, что я продолжу допрос. Мы и так уже потеряли слишком много времени.
Он посмотрел на часы: миновало четыре. Ему осталось всего два часа, чтобы убедить пленного повести себя правильно и спасти себе жизнь.
Когда он вошел, пленный курил. Он выглядел спокойным, совсем не так, как выглядит человек, которого через несколько часов расстреляют. Якоб Руман был уверен, что теперь у него появилась какая-то точная цель, и это принесло ему облегчение. Итальянец скажет мне, как его зовут, твердил он. В конце концов, он дал слово.