От предлагаемых угощений Леха едва не подавился слюной. Проголодавшись за день тяжелого перехода, он схватил деревянную ложку и хотел наброситься на еде. Однако, посмотрев на терпеливо ожидавших торжественной минуты мужиков, несколько остепенился и, усевшись на лавку, немигающими, горящими глазами стал смотреть на тающее в перловке масло.
Наконец по железным кружкам забулькал спирт. Подчеркивая незыблемое правило старателя, наливали по половине кружки. Первую дозу полагалось выпить до дна, а уж потом — у кого на сколько хватит здоровья и сил. Силен старательский дух! Натруженное, закаленное тяжелой работой тело приучено к масштабному: если копать, то копать до тех пор, пока из уставших рук не выпадет лопата. Если тащить на себе землю, то тащить столько, чтобы трещала спина. Если идти по тайге, идти от рассвета до заката, а будет светить луна — идти при луне до полного изнеможения. И последнее. Пить спирт в таких дозах, при которых на минуту и более захватывает дух, а в венах останавливается кровь.
Андрею и Алексею налили так же, как всем, по половине кружки. Андрей хотел отказаться, но под суровыми взглядами мужиков прикусил язык, не смея что-либо сказать поперек старательских законов.
— Что же, братья! За золотишко, что еще не взято у матушки-земли! — коротко, но доходчиво произнес тост Сохатый. В два глотка осушив кружку, он брякнул ею по столу и неторопливо потянулся за куском медвежатины.
Гришка Сохатый восседал во главе стола, как и подобает человеку соответствующего положения — бригадиру, старшему и просто неоспоримому авторитету на прииске. На первый взгляд он выглядел лет на тридцать-тридцать пять. Но сам Гришка говорил, что это только видимость, потому что ему уже давно перевалило за сорок. Он был высок ростом — более двух метров. Как говорится, дал Бог! В избах и бараках
Сохатый ходил пригнувшись, стараясь не заломать буйной головушкой кедровую матицу или случайно не выбить крепким лбом подушку в двери. На улице Гришка выпрямлялся, ходил гордо, вразвалочку, с широко развернутыми плечами, явно чувствуя свою силушку. А силы у него было много! Деревянные кряжи и крепи — впору нести двоим мужикам — он же таскал один. Шурфовой вороток крутил только один. Землицу кидал наклепанной, наращенной лопатой. Прозвище Сохатый получил заслуженно, так как в сочетании со своей силой, несмотря на возраст, был всегда строен, поджар, ловок и крепко сбит. Мужики так и говорили: «Чисто зверь!» Конечно же у Сохатого были и имя, и фамилия: с рождения мать нарекла его Василием. Однако это имя в Сибири не прижилось, неизвестно почему его стали звать Григорием. Фамилию он видел только на бумаге, когда получал расчет за намытое золото. А мужикам-старателям фамилия была совершенно не нужна, так как в тайге фамилию не спрашивают. Гришка, как тысячи других простолюдинов, озлобленным и обиженным на весь мир, был сослан во времена раскулачки откуда-то с Украины. Однако злобу свою он никогда не выказывал, затаив боль и месть глубоко внутри себя. За годы скитаний по тайге с прииска на прииск Сохатый не обзавелся собственным углом и не смог найти единственную и верную подругу жизни. Все добытое за сезон золото — расчет — Гришка пропивал за зиму. Весной вновь шел в контору наниматься на сезонную работу. Как и все люди тайги, он имел скрытный, черствый характер, но в кругу своих не упускал возможности подшутить или просто отпустить «веское» слово в чей-нибудь адрес. Поэтому всем был понятен его вопрос, обращенный к Лехе, как к человеку, прибывшему из мира цивилизации: