– Хм! – покривил капитан Пономарёв губы, может, чтобы видели, как он недоволен и раздосадован.
«И что тут человек нашёл для себя доброго? – поёживался он под плащ-палаткой. – Зачем сюда бежал рядовой Салов? Столько-то претерпел и – что? Уж если бежать из Сибири, так куда-нибудь на юга, что ли. Или я чего-то недопонимаю?»
Под обрывом по валунам и галечнику ярилась река Говоруша, и чудилось, что она и впрямь говорила, но спешно, неразборчиво, сердито. Она вспенивалась у заберегов, круговертилась на глубинках и вскоре хоронилась за ближайшую сопку, словно – отчего-то неожиданно мягко подумалось капитану Пономарёву – обиделась, что люди не поняли её говора.
Брата встречала Людмила; она, в кирзовых сапогах, в стежонке, повязанная туго косынкой, с вожжами в натруженных руках, сидела в телеге, в которую был впряжён крепкий мохнатый конь. Капитан Пономарёв поздоровался с ней негибким полукивком, коротко и хмуро представился. Однако ему сразу стало неудобно за своё поведение, и он принаклонился лицом, очевидно пряча его.
У Людмилы с азиатской ужиной глаза, они насмешливы, бодры, приметливы. Глянула она с верху телеги этак сызбока на капитана Пономарёва, и он, многоопытный, наторелый, тотчас подумал: «Ну, такая раскусит любого вмиг. Наверное, считает – какой-то цуцик припожаловал к нам. И впрямь, что-то в ней крепущее, как выразился её брат». И капитан Пономарёв непроизвольно встряхнулся, как случалось с ним перед высоким начальством, перестал потирать застывшие руки, даже плащ-палатку слегка распахнул.
Людмиле, по-видимому, около сорока, но она не изношена, свежа, сбито, а не пухло, как многие деревенские женщины, дородна. Она даже ещё вполне хороша собой, и капитан Пономарёв понимает, что ни кирзовые сапоги, ни стежонка, ни одноцветная серенькая косынка не затеняют её очарования и бодрости.
Капитану Пономарёву поначалу, в первые секунды и минуты, показалось, что внешне в брате и сестре мало чего-либо общего, кроме азиатчинки глаз да смуглоты. При всём при том они очень схожи, однако не родовыми, наследственными чертами – чем-то таким особенным, сквозящим изнутри, наверное. Но чем? – почему-то не унималось в капитане Пономарёве, и он украдкой приглядывался к обоим. – Чем же, чем?
Да вот, кажется, чем! – даже обрадовался он своей догадке: нет-нет, да блеснёт что-то по-детски простосердечное, доверчивое, даже наивное в их глазах, такое, что он нередко встречал в глазах новобранцев или своего подрастающего сына. Однако чует и понимает капитан Пономарёв, что тёрты и ломаны брат и сестра жизнью, как в жерновах: какие они оба пропечённые, какие упругие статью, а какая – будто они на охоте – осмотрительность и складность в движениях!