В доме и ещё одной семье или даже двум не было бы тесно. Но как ни старался Михаил Ильич, чтобы его дети жили вместе с ним, одним домом, – не срослось. Сын и дочь мало-помалу обосновались в Иркутске и Ангарске, – какая могла быть работа в Набережном для инженера-химика или тепловозного машиниста? Да и в город их тянуло. Теперь в таких хоромах приходится проживать вдвоём, «отдуваться за всех», – шутит Небораков-младший.
Оба брата (а, к слову, были у них ещё две сестры, одна, правда, умерла в молодости, а другая обосновалась с мужем-моряком на Курилах и уже лет сорок безвыездно там проживает) по метрикам были русскими. Однако до той поры, пока предприимчивой и непоседливой Вере Матвеевне страстно не захотелось «человечьей» жизни. А «человечья» жизнь ей, совхозному главбуху, представилась на уклоне лет такой, какую начали с конца восьмидесятых настойчиво и пёстро показывать по телевизору. И она видела, что там, за рубежом, если дом, так с лужайками, если дорога, так помытая шампунем, если автомобиль, так престижной модели, если магазин, так с ломящимися от товаров витринами, а люди кругом улыбчивые, сплошь здоровые да счастливые, да энергичные, да деятельные, да настойчивые, да культурные. Она и уговорила мужа уехать навсегда в Израиль.
На решение старшого покинуть родину младший сказал:
– Жизнь тут, Саня, куда не глянь, в самом деле не фонтан. А потому скажи-кась: как осудить рыбу, если она ищет, где глубже, а человека, – где лучше?
– Тьфу, ёлки-зелёнки! С рыбой сравнил меня, что ли?
Расстались братья прохладно; письмами и открытками обменялись два-три разочка, да и то по настоянию жён.
Трое детей Александра Ильича, уже взрослых, семейных, отбыли с ним же. Но потом разъехались по всему белому свету – кто в Америку, кто в Австралию. А младшей дочери чем-то приглянулся какой-то Белиз; но она прожила там всего года три, тяжело переболела лихорадкой и теперь обосновалась в Киеве у своей однокурсницы по институту.
Вера Матвеевна пожаловалась Ларисе Фёдоровне:
– Иврит нашим детям, Ларисочка, показался трудным, а порядки местные запу-у-у-танные – жуть! И детки наши не захотели их признавать. А климат так просто угнетал – жара, жара, как в преисподней. Не втёрлись они в ту жизнь, не втерпелись в неё! А чтобы, знаешь, заработать там какую разнесчастную копейку, нужно так вкалывать, как нам здесь, в Союзе, Ларисочка, и в самом страшном сне не снилось. И в Россию назад не хотели возвращаться – ведь здесь жизнь вывернута наизнанку. Разве тут ухватишь за перышко птицу-счастье? А как, скажи, содержать семью, если всё втридорога, а денег, говоришь, месяцами не выплачивают? Ай, что уж!.. Малёшко поднатаскались мои ребятишки в английском и потихоньку разъехались. Мы с Сашей никого не удерживали. Нам, старым да больным, куда уж переться следом. Содержим маленькую закусочную, – нам много не надо. А они молодые – пусть поищут, где лучше. Теперь вроде бы приткнулись. Дай Бог им счастья.