– Здоро́во живёшь, Сергей. Давненько тебя не видно было. Спрашиваешь про загон? Так для нас он, для людей.
– То есть?
– Шучу, шучу. Глянь – посерёдке куча мусора. Уже который год сваливают. Но теперь шиш кто проедет к запруде.
– Хорошее дело, дядя Миша. Природу надо беречь. Но сеточку, однако ж, придётся вам демонтировать или – подсобим: я вот эту земельку-то купил. Начну через неделю-другую дом строить. Окнами на запруду он будет, как у вас, дядя Миша. – Улыбнулся, и Небораков приметил, что губы у Наездникова растягивались туго, как резина. «Видать, не до улыбок и смехухочков ему в жизни». – А кто сгрузил мусор?
– Какая разница.
– Понимаю вас, можете не говорить. Сам догадываюсь, кто. Для меня разница есть: эти ханурики теперь мои работники… Летом, кстати, запруду прочищу. Буду разводить рыбу. Ребятня местная пусть купается. Ведь моё-то детство на ней прошло.
Помолчал, зачем-то окидывая взглядом рощу и холмы и слегка поднимая глаза к небу.
– Эй, человек, – крикнул Наездников своему крепышу и прищёлкнул пальцами, как в старых фильмах подзывают лакеев или официантов. – Живо смотайся в гараж и пригони сюда мужиков с лопатами и с трактором. И чтобы они до последней соринки прочистили мне лёд!
«Ишь: “мне”! Хозяин выискался», – сплюнул под ноги Небораков.
Крепыш умчался на джипе. Небораков заглянул снизу в глаза Наездникова:
– Что же тебе, Сергей, не живётся в городе? Мой сын, твой сверстник, – помнишь Максимку-то? помнишь, помнишь, вместе ведь учились в школе, – так он капитально осел в городе. На аркане в деревню не затащишь его, даже в пригородную. Чего же тебя сюда занесло? Ну, дом построить недалече от города, – понятно. Но разваленное хозяйство зачем на себя взгромождаешь? Сам знаешь, какие мы теперь работнички. Денег, по всему видно, у тебя через край, мог бы обосноваться где-нибудь в тёпленьких краях…
Михаил Ильич хотел было добавить «как мой брат», но осёкся, нарочито покашлял. «Расчирикался, однако», – ругнул он себя.
– Выгода есть, – не сразу отозвался Наездников. – Дешёвая рабочая сила мается тут без дела.
– Ишь ты: не про человека говоришь, а про силу. Дешёвую. Рабочую.
– Понимаю вашу иронию, дядя Миша.
Помолчал Наездников, прикурил, затянулся и неторопливо, нахмуренно выпускал дым.
– Не люблю я высоких слов, привык к делам. Батя мой, наверно, знаете, в своё время тоже принял разорённое хозяйство. Но при нём совхоз поднялся. Помните?
– Как же, помню, помню.
– И мне хочется что-то настоящее в жизни сделать. Да и другие времена приспели – для дел больших и серьёзных. Новый век и новое тысячелетие во-вот наступят – понимать надо!