Так я обнаружила свой самый большой дефект, дефект, который оживляет мои самые большие достоинства, который дает мне изредка реальную силу, делающую меня личностью, которой я являюсь на самом деле.
С некоторых пор мне случалось плакать из-за какого-нибудь «да» или из-за какого-нибудь «нет», фактически не зная причин; часто казалось даже, что эти слезы были абсолютно неуместными, иногда – чрезмерными. Я получила большое удовольствие – это правда – оттого, что вновь обрела слезы, которых столько времени была лишена. Их тепло я ощущала как благословение. Они были необходимы, как и все теплые жидкости, в которых нуждается тело, чтобы утешить страдание или удовлетворить желание. Я вспоминала об удовольствии, которое я получала каждый раз, когда во время родов, отходили воды и амниотическая жидкость стекала по ягодицам, по бедрам: расслабление, мягкость, послеобеденный отдых перед сильными родовыми схватками.
Но вместе со слезами открылось не только простое удовольствие от плача. Я чувствовала, что было и что-то другое. Что? Просто привычка, обретенная еще в детстве, укрываться за хныканьем? Утешение быть воспринятой как жертва? Я уже не была девочкой, не была жертвой. Тогда кем же я была? Утешение сваливать все свои неудачи на неблагодарность остальных: никто меня не любит, они только терзают меня? Это было неправдой. Я не умела найти решения этой проблемы. Я не знала, почему я проливала так много слез. Я плакала даже у доктора потому, что звонил телефон во время сеанса, или потому, что он объявлял, что сеанс окончен, в тот момент, когда я вовсю несла свой вздор. У меня поднимался большой комок к горлу, и я давала волю теплым каплям покрывать мое лицо превосходным горько-сладким бальзамом. Иногда рыдания сотрясали даже мои плечи, грудную клетку, все мое тело.
Когда я начала производить себя на свет, считать себя независимой личностью, индивидуумом, я почувствовала потребность иметь машину, чтобы двигаться дальше, быстрее. Мне не терпелось поскорей восполнить потерянное время, увидеть все, познать все. Итак, за несколько сотен франков я купила старую машину в две лошадиные силы. За рулем я чувствовала себя умелой и в то же время защищенной. Машина стала моей лучшей подругой. Я плакала, пела вместе с ней, разговаривала с ней. Она сделала мою жизнь более удобной и менее утомительной. Я жила в квартале на окраине, и благодаря автомобилю мне не надо было ждать на оледенелых вокзальных перронах, беспокоиться насчет последнего поезда метро и т. д. Я часто говорила доктору, как хорошо я ладила с машиной, какая симпатия привязывала меня к ней. Ну и наконец, водила я, вместо того чтобы «водили меня».