Когда у него спрашивали, как ему служится с таким молодым капитаном, он искренне отвечал:
– Я знаю потому, что у меня опыт, а капитан Линч знает потому, что чувствует… А как он только это чувствует – я не знаю. Мне, может быть, и хотелось бы скомандовать в этом месте «лево-руля», и вся опытность моя бы скомандовала, но капитан Линч смотрит и командует по-другому – и ведь точно угадывает… Сколько раз он жизни наши спасал и шхуну уводил от верной гибели. Он прирождённый капитан, вот что я вам скажу.
Ещё шхуна несла на себе, конечно же, дядю Джорджа. Сейчас тот маялся в своей каюте морской болезнью, и было странно видеть его без парика. Он лежал на койке с зелёным мокрым лицом, стонал и беспрестанно твердил доктору Леггу, что ему так плохо, что хуже уже не будет. Но доктор Легг был по натуре оптимистом, он отвечал сквайру с улыбкой:
– Будет, дорогой сэр, вот посмотрите – ещё как будет хуже… Вот, примите, я для вас отварчику сделал. Вам в миг полегчает. Или давайте, я вам запястья заодно перевяжу!
Доктор Легг, которого непонятной волею судьбы мистер Трелони умудрился нанять в этот рейс, был человек образованный. Он учился в колледже своим врачебным наукам и обязательно брал с собой в плавание какую-нибудь книжку позаковыристей, хотя читать у него времени, конечно же, не было, да и условия редко это позволяли. Но такой уж он был человек, что без чтения не мог. Было ему около тридцати пяти лет, и его славному круглому лицу очень шли рыжие пушистые бакенбарды и зелёные глаза с кошачьей хитрецой.
Только-только поднявшись на палубу «Архистар», доктор Легг обратился к команде:
– Джентльмены! У меня к вам будет огромная просьба: если кто-нибудь из вас получит хоть малейшую царапину – сразу приходите ко мне… Мы идём с вами в рейс, который чреват опасностями, и терять людей из-за ерунды мы не имеем права.
Потрясённые матросы посмотрели на доктора, как на оракула, что доставило тому чрезвычайное внутреннее удовлетворение.
Вторым по чину на «Архистар» после штурмана был боцман Билли Джонс, или просто боцман Джонс – плотный мужчина ниже среднего роста, с железными кулаками и лужёной глоткой. Он повязывал голову чёрным платком на испанский манер, за что матросы, между собой, конечно, называли его Амиго, от испанского «amigo» – «друг». Этот платок, как и прозвище, очень подходил тёмным глазам боцмана и его чёрным кустистым бровям, которые тот часто хмурил, особенно когда задумывался. При этом боцман ещё вытягивал трубочкой пухлые красные губы и шевелил ими, видимо, от усердности мыслительного процесса.