Вместо заключения: Терроризм, власть и общество
Революционное движение в России второй половины XIX века, в том числе его крайняя форма — терроризм, было порождено незавершенностью реформ 1860-х годов. Причем наиболее «пострадавшей» стороной при сворачивании реформ оказалось «общество», оставшееся бесправным и вскоре — почти «безгласным», когда правительство, чересчур забрав «влево», начало перекладывать руль. Народ, как водится, безмолвствовал. А те, кто стремился выражать его интересы, были от народа, по совершенно справедливому выражению В.И.Ленина, «страшно далеки». «Ближе», чем декабристы, но все равно — далеки. Отсюда и выросло единоборство интеллигенции с самодержавием.
В эту традиционную и в целом вполне логичную схему следует, по нашему мнению, внести некоторые уточнения. Освободительное движение было порождено не только незавершенностью реформ; оно было их закономерным следствием. Реформы запоздали едва ли не на столетие. Поэтому у части общества при стремительном переходе от спертой атмосферы николаевского режима к свежему воздуху александровского возникла своеобразная «кессонная болезнь». От власти стали ждать и требовать не только того, что она могла дать, но и того, чего она дать была просто не в состоянии.
Реформы привели к появлению в России разночинцев — образованных или чаще полуобразованных людей, стремящихся к самореализации, и, для начала — к устранению внешних для этого препятствий. «Зачем же я учился, зачем наукой во мне возбуждена любознательность, если я не имею права сказать моего личного мнения или не согласиться с таким мнением, которое само по себе авторитетно», — говорил еще на следствии по делу петрашевцев не кто иной, как будущий автор «Бесов»[756]. В пореформенной России люди, которые «учились», хотели не только свободно говорить, но и делать. И «делать» помимо «начальства» и вовсе не так, как оно хочет. Они хотели принести благо народу, перед которым считали себя в долгу и переустроить его жизнь на началах равенства и справедливости.
Результат известен. Власть полагала, что нигилистов скорее образумят строгие меры. Народ, если и бунтовал, то вовсе не в ответ на призывы революционеров. Большая часть «солидного» общества предпочитала реальные дела на государственной или частной службе, хотя и поругивала начальство, и сочувствовала молодежи. Но радикалы не «образумились». Они пошли до конца. Теоретическое обоснование своей активности и какое-то объяснение пассивности народа они нашли в идеях П.Л.Лаврова и Н.К.Михайловского. Наиболее эффективный (и эффектный — что в данном случае не менее важно) путь борьбы они нашли сами.