Заиграла торжественная музыка, арена на минуту погрузилась во мрак. А когда овальное пятно прожектора вновь зажглось, рядом с Зои стояла мужская фигура во фраке и цилиндре. Голова была точно так же опущена на грудь, как на афише. Фигура застыла на несколько секунд, точно поломанная марионетка, а потом резко вскинула голову, будто кто дернул за ниточку. К зрителям было обращено лицо, затянутое в белую, тряпичную маску с длинным клювом, какую носили средневековые медики во времена чумы.
Зал ахнул, заревел, некоторые потребовали, даже с угрозами, чтобы маска была снята. Но черный фрак поднял руку — безжизненным кукольным движением. В руке, затянутой перчаткой столь же белой, что и маска, сверкнула колба с дымящейся жидкостью.
И он плеснул эту жидкость в фонтан. Фонтан в мгновение ока застыл, скованный льдом, застыл в причудливых иглах, точно неведомый ощетинившийся зверь, точно хрустальный дикобраз. Зал прекратил рев, вновь ахнул и замолчал в ожидании. Зои присела к фонтану, она вскидывала руки, заламывала их, изображая стенания и порицая гостя, ее движения были полны отчаяния.
Она бросилась на колени, совершила несколько чудесных пассов руками, и фонтан снова ожил. Зал отозвался бурным рукоплесканием.
От золотого пятна луча прожектора отделилось второе пятно и заскользило по рядам лож, освещая зрителей. На мгновение свет почтил своим вниманием и меня. Я не преминул разглядеть свою соседку, которая на протяжении всего спектакля не переставала что-то сентиментально шептать, поднося к глазам платок. И чуть не повалился на неподвижного господина, сидящего справа, ибо на меня смотрело улыбающееся теплой, лучистой, ясной улыбкой лицо Элен Бюлов. Мягкие складки пролегали от носа к губам, у глаз собралась пара тонких морщинок, на лоб падали серебристые прядки от высокого шиньона.
— Поглядите, дорогой мой друг, Емельян Михайлович, — всхлипывая, проронила она по-русски, — как она чудесна!
Я вздрогнул от ее голоса, словно услыхал его впервые, невольно вернулся взглядом к арене, где индийская принцесса с диадемой в черных волосах и в синем сари демонстрировала огненные узоры в воздухе, а злой, гадкий, противный фрак их тушил, распрыскивая какой-то состав из пульверизатора. Что это? Как это? На сцене Элен Бюлов и здесь рядом, в кресле по левую руку, — тоже Элен Бюлов?
Свет прожектора, гулявший по лицам зрителей, скользнул к фигуре соседа справа. И я вновь отшатнулся — неподвижная, восковая фигура принадлежала Иноземцеву. Худое лицо его, обрамленное седой бородой, сильно постарело, взгляд через неизменные очки был направлен вдаль и куда-то сквозь пространство — он не следил за борьбой черного фрака и синего сари, он не взглянул ни на меня, ни на мадам Бюлов. Я не знаю, сдержал ли я вопль? Наверное, возглас недоумения все же сорвался с моих уст, но он потонул во всеобщем гуле рукоплесканий. Я был несказанно поражен.