— О, Фло! Упрямица моя, — разворачивая девушку и на миг встречая взгляд ее голубых, наполненных сейчас туманом смятения глаз, прежде чем сжать в объятиях сильных рук и вместе со своей такой важной ношей отступить к столу. Девушка тут же обхватила его плечи, прижимаясь так тесно, как только могла. Скрывая лицо и выражение глаз во впадинке возле его шеи и обвивая ногами мужской торс. — Ты домовая. Зачем тебе свобода? Что ты будешь с ней делать, глупышка. Такое невозможно в принципе. Оттого смирись и просто живи. Не думай о других, ведь ты живешь в моем доме. Принадлежишь и служишь мне. И так будет всю твою жизнь.
Послушная волне сильнейшей магии посуда взмыла вверх, оставляя стол в полном распоряжении любовников. Это Нарг понял, что не выдержит даже секунд, что потребуются на перемещение в спальню. Опустив Флориан на прохладную поверхность стола, где еще совсем недавно обедал, сжал ладонью ее затылок, защищая, и яростно толкнулся в такую желанную глубину ее тела.
— Это несправедливо, — всхлипывая от удовольствия, что волной растекалось по всему телу при каждом движении члена в ее лоне, чувствуя, что выдержит совсем мало этого желанного трения, прежде чем совсем провалиться в мир только собственных ощущений, пыталась возразить домовая. — Я не смирюсь…
Но никто из них уже не мог слышать слова друг друга — их заглушала бушующая в ушах кровь. Флориан вскинула руки, сжав их в кулаки над головой и выгнувшись, как того требовало ее ненасытное тело, открываясь движениям мужчины с бесстыдной страстностью.
Их спор не прекратился. Он просто перешел в новое качество. В ритмичное движение покоряющей ее твердой мужской плоти, в собственническое и порабощающее прикосновение стенок женского лона к ней. Этот спор был так жарок и многогранен, что молодые люди задыхались, теряясь в волне «аргументов». И каждый в итоге остался при своем, достигнув наивысшего накала чувств и бессильно обмякнув рядом.
Фло казалось, что она парит, став невесомой, так велико было испытанное ей удовольствие. Она не почувствовала, когда Нарг тыльной стороной ладони стер влажные дорожки восторженных слез с ее щек. Как переместил их в спальню. Как укрыл ее покрывалом, оставив в своей постели. Архимаг оставил ее одну, окутав заклинанием онемения, не повторив утренней ошибки.
Вернувшись на кухню, стремительно оделся и щелчком пальцев придал помещению прежний вид. Настроение мужчины было прекрасным, он ощущал небывалый прилив сил и редчайшее чувство абсолютного довольства.
«Пожалуй, оправдаю всех, кто еще сегодня будет обвинен жалобщиками», — решил он на волне благодушия, прежде чем покинуть дом и вернуться к своим обязанностям архимага королевства.