Напротив Миклашевского сидели какие-то важные немцы, и среди них выделялся один, белокурый и загорелый, одетый в форму офицера экспедиционных войск армии Роммеля. Этот офицер, внешне ничем не примечательный, как мысленно заметил Миклашевский, «типичный средний немец», бесцеремонно и пристально разглядывал русского боксера, буквально буравя его своими небольшими, глубоко посаженными глазами. Игорь не удержался и тихо спросил Бунцоля, показывая на незнакомца:
— Кто этот человек?
— Ты разве не знаешь? — ответил Карл и, вытерев салфеткой рот, восхищенно произнес: — Чемпион рейха в среднем весе! Хельмут Грубер! Он отличился не только на ринге, но и в знойной Сахаре, в боях против строптивых англичан, за что и награжден Железным крестом… — И поднял кружку с пивом, предлагая и Хельмуту осушить ее: — За твои успехи, Африканская Лиса, за победы на ринге и на фронте!
Грубер в ответ улыбнулся тонкими губами, охотно поднял кружку, но пить не стал. Как заметил Миклашевский, он вообще не притронулся к спиртному. «Трезвенник, что ли? — подумал Игорь. — Редкий экземпляр среди немецких офицеров». И он больше не обращал внимания на Грубера, все время чувствуя на себе его цепкий, буравящий взгляд. А к этому немцу Миклашевскому стоило бы присмотреться. Их пути скоро скрестятся, вернее, уже скрестились…
Все внимание Игоря было сосредоточено на Шмеллинге и его окружении: завязанные здесь знакомства могут пригодиться.
— Никогда не видел русских боксеров, — доверительно говорил захмелевший Макс Шмеллинг, положив руку на плечо Миклашевскому. — А вы мне очень понравились!
— Он не совсем русский, в его жилах течет и немецкая кровь, — вставил слово Карл Бунцоль. — Если бы не война, он мог бы драться за титул чемпиона Европы.
— Не сомневаюсь, что вас там ждал бы успех, — Макс Шмеллинг не снимал с плеча Миклашевского своей руки и говорил, казалось, ему одному, хотя их слышали все сидящие за столом. — У вас отличные природные данные, это, как говорят, от Бога, да плюс хорошая школа… Я видел ваш бой и откровенно восхищен вашей манерой боксировать, особенно великолепной защитой. Такое тонкое и острое чувство дистанции и реакцию не выработаешь тренировками, это от природы… Желаю вам успеха!
Потом он рассказал о себе, что прибыл из Берлина, где его принимал сам фюрер. За столом сразу сделалось тихо, все внимательно слушали Шмеллинга. Он рассказал, что был ранен еще на Крите, во время воздушного десанта, что старая рана недавно дала о себе знать и фюрер, просмотрев медицинские документы, отечески позаботился о нем, помог демобилизоваться и разрешил заняться длительным лечением. Миклашевский слушал с неподдельным вниманием, мысленно улыбаясь, понимая беспокойство кумира немецкого бокса: война движется к бесславному концу и каждый из заправил хочет своевременно выйти из игры. И это в то время, когда по Германии идет тотальная мобилизация, когда под ружье призывают семнадцатилетних мальчишек и стариков, когда медицинские комиссии даже не смотрят в истории болезней и каждому выносят одно решение: «годен». Одним словом, каждому свое.