– Хорошо. Платце, свяжитесь с «Кассиопеей». Объясните, как было дело. И мы выступаем по маршруту. У меня все.
* * *
Воспоминания не просто дались Бродманну. Он потемнел лицом, скулы выступили резче. Умолк. И все молчали.
– Ну… и что дальше? – осторожно подтолкнул Реджинальд.
– Дальше?.. Ну дальше вы примерно знаете. За одним исключением.
И он странно усмехнулся, сказав про исключение.
Маршрут первой экспедиции был в целом известен второй, и она отправилась по предполагаемому следу. Моральная атмосфера, конечно, была тягостная: никто никому не доверял, и какие мысли были в голове у каждого, одному богу известно, при том что внешне все старались бодриться.
– Это видно было, – сказал Борисов.
Бродманн вздохнул:
– Что делать!.. И я старался не подать вида. Как будто мне все нипочем.
По дальнейшим словам Ханса, Ветцлих на всех смотрел, как упырь на жертв, пытаясь определить, кто как отреагировал на произошедшее… Платце, разумеется, отстучал морзянкой подробности трагического инцидента на месте посадки – под диктовку заместителя начальника. На «Кассиопее», если сказать: оторопели – значит, ничего не сказать. После минутного шокового молчания ответ был примерно таким: вы что там, с ума посходили?.. На это Ветцлих твердо радировал, что он в абсолютно твердом уме, здравой памяти и так далее; что обстановка была критической, грозила выйти из-под контроля, поэтому пришлось пойти на крайние меры. Теперь же все в норме, обстановка рабочая, группа выступает по маршруту.
На судне долго приходили в себя. Придя же, передали информацию в Берлин. Там тоже впали в кратковременный столбняк, затем через радиостанцию «Кассиопеи» забомбардировали группу запросами, однако из Африки отвечали здраво, жестко, непоколебимо, и, очевидно, в «Аненербе» сочли за лучшее отложить разбор инцидента на потом.
– Не знаю, что они там думают, – сказал Бродманн, – но я с того момента стал за Ветцлихом наблюдать исподволь. Внешне, безусловно, сохраняя лояльность.
Чему-чему, а научным методам исследования Ханса Бродманна учили на совесть. За «объектом» он наблюдал так, что у того и подозрения не шелохнулось. А молодой ученый четко отслеживал реакции, поведение, как вербальное, так и невербальное… и отчетливо склонился к мнению о маниакальных наклонностях оберштурмбаннфюрера при вполне нормативном интеллекте.
– Ты разве не заметил? – обратился он к Обермайру. – Ты же медик в большей степени, чем я! Вспомни совещание на берегу! Что он говорил, а?
Феликс потупился.
– Ну, не знаю… – протянул он. – Если бы собрать консилиум… полагаю, мнения бы разделились.