Рамузио был отряжен в число телохранителей Монтесумы. Эта служба была также не из легких, потому что приходилось неусыпно следить за Монтесумой, пленными принцами и их краснокожими придворными. Телохранители отвечали своей головой за побег каждого пленника.
Царившее в городе мертвое спокойствие при вступлении войска Кортеса походило на затишье перед бурей. И действительно, немного спустя послышались какие-то неясные, глухие звуки, напоминавшие шум далекого водопада. Постепенно шум все усиливался, и скоро испанцы увидели с бруствера, окружавшего замок Ахаякатль, как все улицы и проходы запружены были несметным числом краснокожих воинов, беспорядочным потоком стремившихся к крепости. Вместе с тем земляные ступени и плоские крыши соседних зданий, точно по волшебству, тоже внезапно покрылись воинами, потрясавшими своими грозными метательными копьями.
Теночтитлан восстал как один человек, угрожая гибелью испанцам и их союзникам-индейцам.
Началась ожесточенная кровопролитная борьба, продолжавшаяся в течение нескольких дней. Кортес и его полководцы — Альварадо, Сандоваль, Олид Артас и Авила — старались превзойти друг друга в храбрости и отваге, но ярость неприятеля не уменьшалась. Несмотря на то что грозные смертоносные орудия испанцев — пушки и ружья — косили плотные ряды неприятеля и что их немало гибло под ударами острого толедского клинка и под натиском грозных всадников, на следующий день такие же несметные толпы индейцев снова подступали к крепости.
Война портит людей! Вот на что рассчитывал Виллафана, когда вздумал сделать Рамузио орудием своих гнусных целей. Но война ожесточает не всех — в храбром она пробуждает добродетели и вызывает к жизни добрые начала.
Молодой Рамузио находился в разладе со светом и покинул отечество потому, что с ним поступили несправедливо, его несчастье казалось ему великим. Но теперь, находясь в числе стражи Монтесумы, ему суждено было познакомиться с более великим горем.
За стенами дворца происходила ожесточенная битва, дикие крики сражающихся проникали в покои пленного владыки и его придворных, по временам раздавался оглушительный грохот орудий, потрясавший стены дворца. Рамузио стоял у дверей в покои Монтесумы и, согласно предписанию, не спускал глаз с пленного монарха, прислушивавшегося к словам Марины, подруги Кортеса. Она и теперь исполняла лишь роль переводчицы. Но сегодня речь ее дышала миром. Марина была христианка и знакомила теперь несчастного государя ацтеков с христианской верой и любовью к ближнему, она переводила ему то, что говорил ей францисканец, патер Ольмедо.