Что же было причиной такого горя?
Не религиозность, не страх, что будет с церковью, а все чувствовали, что они потеряли опору и силу.
Если Никон в последние девять лет не мешался в государственные дела, то все же его боялись, и одно имя его и боязнь, что он вернется, заставляли многих держаться законности. Словом, Никон был невидимой силой, которая удерживала в государстве хоть сколько-нибудь равновесие и правосудие, а теперь эта сила, этот колосс, низвержен, и точка опоры потеряна…
Общество почувствовало, что оно без почвы и что то, на чем оно стоит, колеблется и готово провалиться и увлечь его в бездну… Во многих домах слышны были рыдания, и заплаканные глаза встречались повсюду, даже на улицах.
Сам царь, приказав изготовить обвинительный протокол собора для его подписания, был сам похож на осужденного: он захандрил и несколько дней никого не принимал.
Восьмого декабря явились к нему восточные патриархи.
Три часа говорил он с ними наедине и о том, как бы наименее оскорбить патриарха при объявлении ему приговора в окончательной форме. Хотя резолюция собора и была объявлена Никону на соборе же, но все знали его гордость: он, вероятно, потребует официального объявления ему приговора.
Никон же понял объявление ему резолюции следующим образом: они-де объявили ему, что он больше не патриарх – простой монах, единственно для того, чтобы теперь судить его еще светским судом и казнить как преступника.
Пущай, – говорил он сам с собою, – делают, что хотят. Так поступили и со святым Филиппом митрополитом: сначала лишили сана, сделали простым иноком, а потом Малюта Скуратов задушил его.
Он готовился к смерти, молился день и ночь и не смыкал очей.
Двенадцатого декабря все московское высшее духовенство собралось в Крестовой патриаршей палате, куда прибыли и восточные патриархи. Царь прислал сюда князя Никиту Ивановича Одоевского (боярина приказа Тайных Дел), боярина Петра Михайловича Салтыкова (боярина Малороссийского приказа), думного дьяка Елизарова и Алмаза Иванова – всех врагов Никона.
Никона привезли из Архангельского подворья и под стражею держали в сенях перед Крестового палатою.
Патриархи отправились в церковь, которая была в воротах Чудова монастыря, и стали на своих местах в саккосах; архиереи в саккосах же выстроились по обе стороны.
Ввели и Никона. Он вышел с обыкновенной своей важной и гордой поступью, помолился иконам, поклонился дважды в пояс патриархам и стал по левую сторону западных дверей.
Алмаз Иванов и один из греков начали читать выписку из соборного деяния по-гречески и по-русски. По окончании чтения патриархи отправились к царским вратам, подозвали Никона к себе и начали читать ему обвинительный акт: