Князь Одоевский, Салтыков и Алмаз явились во дворец с докладом царю: Алексей Михайлович велел зайти к себе через несколько часов.
Когда они ушли, он в в сильном волнении отправился к царевне Татьяне Михайловне. Он передал ей о поступке Никона при исполнении над ним приговора.
– Спасибо ему за это, – воскликнула царевна. – Узнаю в этом поступке прежнего Никона… А то я уж думала, что он в Воскресенском от безделья с ума спятил.
– Как? – удивился царь. – Да знаешь ли, бояре требуют за это оскорбление патриархов предать его суду… А это значит пытка… потом казнь… Они его и задержали на земском дворе.
– Пущай казнят… Но знай, братец, что смута и гиль будет без меры, и камень на камне не останется из Москвы… Тебе не доносят то, что есть: меня оповестили, что завтра соберется народ, и когда повезут Никона через Кремль, народ его освободит и возведет на патриаршество… Если народ подымется ради того лишь, что Никона низложили, так что будет, коли он узнает, что его ведут на казнь? Опасную шутку шутите.
– Так что же, по-твоему?
– По моему бабьему разуму: коли вы его низложили, так отправляйте да с почетом в монастырь… Придут бояре, так ты им скажи, что хочешь… А патриарху пошли дары и требуй его благословения… Так и накажи говорить в народе…
Алексей Михайлович понял, что сестра советует ему дело.
Когда после того к нему вновь явились бояре, он сказал:
– Никон говорил исступя ума, на него сердиться нельзя… Возьмите вот это, – он подал кошель с деньгами, – отдайте ему на дорогу, да и шубу взять из моих лучших… теперь зима, холод.
Бояре удивились, сделали гримасу и ушли. На другой день, чуть-чуть начало светать, как народ стал валить в Кремль, и не больше как в полчаса он переполнил его. Толпилось несколько десятков тысяч: лица у всех были мрачны и речи зловещи.
Появились пристав, дьяки, бояре и распустили слух, что Никона повезут по Сретенке. Народ двинулся в Китай-город.
В это время привезли Никону в земскую избу царскую шубу и деньги – он отказался принять и то и другое.
Его повезли дорогою, где народ не предполагал вовсе, что он появится там. На одном из поворотов какая-то черница бросилась к саням, схватила коренных лошадей за уздцы и неистово завопила:
– Куда вы, как воры, его увозите… Везите в народ, он не ваш… он народный…
– Мама Натя, – крикнул Никон, – прощай… прости… Молись за меня… да и поклонись.
– Не пущу… Сворачивайте… Караул! Народ… сюда… Ратуйте! – кричала инокиня.
Из соседних домов показалось несколько человек.
– Бей ее, – крикнул стрелецкий сотник своим ратникам. Один обнажил палаш и ударил инокиню по голове. Обливаясь кровью, та упала на снег под лошадей; кони испугались, подхватили и понеслись с санями через инокиню… Раздирающий душу вопль ее раздался, а со стороны Никона крик ужаса, но лошади умчали его далеко… далеко…