Анна осмотрелась. Странно, но здесь она чувствовала себя еще в большем одиночестве, чем в долине, поскольку дом стоял на открытом месте и вокруг не было гор, которые защищали бы его. Правда, отсюда был виден Сан Винченти, но до него, как прикинула Анна, пешком было минут сорок-пятьдесят. Нет, здесь ей не нравилось. Валле Короната была ей в тысячу раз милее.
Через три четверти часа они осмотрели все.
— О’кей, — сказал Энрико, — теперь переговори с Фиаммой. Я куплю это, но заплачу не больше тридцати тысяч.
— А если община захочет тридцать пять? — Кай понятия не имел, сколько могла бы стоить эта руина, это был лишь пробный шар, чтобы оценить Энрико.
— Тогда я не возьму.
Кай вздохнул вслух и выругался про себя. Вечно эта проклятая борьба принципов. Предстояла тяжелая работа — вести переговоры с Фиаммой. С ее мужем, бургомистром, было проще. Тот был мягким и добродушным, а после двух бутылок кьянти — согласным на все, но Фиамма во всем Вальдарно имела репутацию дамы, об которую можно было сломать все зубы. И она вела переговоры. Во всяком случае, когда речь шла о деньгах.
Анна сказала Каю, что останется на Валле Коронате еще на два-три дня, и он посмотрел на нее с выражением «ну-тебе-лучше-знать», которое у него всегда было наготове, потому что при его профессии приходилось часто его использовать. Он пообещал решить вопрос с Фиаммой как можно быстрее и умчался.
Был теплый день. Лаванда перед дверью ванной пахла так сильно, что Анна чувствовала ее запах даже под ореховым деревом. Лаванда, розмарин, шалфей… Все пышно цвело, трещали цикады, и у Анны появилось ощущение, что она впервые в жизни делает все правильно.
Энрико уже полтора часа был в доме и медитировал, когда Альдо, работник с оливковых рощ в Дуддове, притарахтел на своем велосипеде с моторчиком и остановился прямо перед дверью кухни. Энрико выглянул сверху, из окна своей спальни. Альдо улыбнулся во весь беззубый рот, а Энрико сказал:
— Buonasera, Aldo. Perché sei venuto? Ch’è successo?[41]
Энрико был вежливым, но не слишком приветливым, потому что терпеть не мог, когда его заставали врасплох. Того, что он сам, и никто другой, был виноват в том, что к нему нельзя было дозвониться по телефону, он, казалось, просто не понимал.
Альдо не торопился. Со своей вечной, будто застывшей на лице ухмылкой он слез с мопеда и, не сводя испытующего взгляда с Анны, стряхнул пыль со своих рабочих штанов. В отличие от Энрико, который никогда не задумывался о таких вещах, Анна моментально сообразила, о чем подумал Альдо. Жена Энрико была в Германии, а на террасе сидела женщина, в шортах и сандалиях, в шляпе от солнца и с книгой в руках. Она была похожа на кого угодно, только не на гостью, которая заглянула на пару минут. Наверняка застывшая ухмылка Альдо объяснялась тем, что наконец-то появилась хорошенькая история, о которой можно будет трепаться в Дуддове дня два, не меньше.