Было всего лишь пол-одиннадцатого, когда этой ночью она добралась домой. Закрыла за собой дверь на ключ, сняла обувь, и моментально к ней пришла кошка, стала тереться об ноги, мурлыча и требуя ласки.
Она взяла кошку с собой на кухню, выдала ей пару «Бреккис» и нашла в холодильнике забытую плитку шоколада. Затем улеглась на кровать, погладила кошку, умостившуюся на животе, послушала «Музыку сфер» Сада, съела кусочек шоколада и еще раз восстановила в памяти весь вечер.
Его звали Альфред. Альфред… Очень старомодно, хотя ему было не так много лет. Она спрашивала, и он с готовностью отвечал. «Тридцать шесть», — сказал он. Какой-то Альфред, которому тридцать шесть лет. Она думала, что все Альфреды принадлежали к поколению дедушек и все они постепенно вымерли. Альфред Фишер. Так банально.
Он спросил, не хочет ли она аперитив. В другом случае она отрицательно покачала бы головой, но сейчас почему-то утвердительно кивнула.
— Бокал шампанского для дамы, — сказал он официанту, словно прочитав ее мысли. Она вообще-то не сказала ни слова.
На закуску она выбрала карпаччио из лосося и фаршированную пулярку с тортеллини. Она чувствовала себя невероятно наглой, но помнила, что говорила Марлис. Альфред заказал себе всего лишь тарелку макарон с салатом «Penne all’arrabbiata»[16], и она испытала настоящие угрызения совести.
Когда она ела карпаччио и он смотрел на нее, она чуть не подавилась и почувствовала, как лицо запылало от стыда. Он рассказал, что вегетарианец. Не то чтобы он не любил мяса, просто не хотел быть хотя бы косвенно повинным в смерти животного. Он старался в любой жизненной ситуации, в том числе и здесь, в городе, уважать жизнь каждого существа, каким бы маленьким и незаметным оно ни было, — все равно, муха ли это, комар или муравей.
Все, что он говорил, не способствовало повышению ее аппетита при поедании пулярки, которую подали после карпаччио и вкус которой был великолепен. Он пожелал ей приятного аппетита, но ей все еще было стыдно и она ковырялась в тарелке так неуклюже, словно впервые в жизни пользовалась ножом и вилкой. Каждое движение казалось ей неловким и неуместным, и чем больше она следила за собой и думала об этом, тем больше теряла уверенность в себе.
Альфред ел медленно и степенно. Так осознанно, словно в душе просил прощения у каждой макаронины, которую клал в рот, за то, что сейчас уничтожит ее. А красное вино он лишь пригубил. Зато она пила свое в три раза быстрее, чем он, и хотя сама это замечала, но изменить ничего не могла. Она чувствовала себя увереннее, когда пила.