Однажды его юбилей, 55 лет, совпал с праздником «Золотые пески», который наша газета проводила для читателей в Юрмале. Тогда нам удалось установить прямо на пляже два настоящих вагона с номерами «9» – это был сюрприз. Погода в тот день была мрачная, небо занесло тучами, начинался дождь. Праздник наш мог закончиться, ещё не начавшись. Утром мы позвонили сатирику с опасениями, он успокоил: «Не волнуйтесь. Я уже с рассвета над этим работаю. Разгоняю тучи». – «Ну - ну», – подумали мы. Но что вы думаете – буквально за полчаса до начала тучи растворились, небо приобрело ярко - голубой цвет, на него выкатилось солнце и засияло…
В тот день с огромной, тысячной, толпой людей прямо у входа на пляж мы торжественно запускали в небо картонную фигуру Задорнова (в полный рост) на воздушных шарах. Она взлетела и… повисла на большом дереве. И тут же десятки людей в едином порыве наперегонки бросились на это дерево – спасать Задорнова. Человек, которому удалось снять фигуру, стал героем дня. До вечера он ход ил по Юрмале с «Задорновым» под мышкой, а потом, гордый, принёс его на концерт Михал Николаича, и это было зачтено вместо входного билета.
Я не знаю, уместно ли сейчас писать о таких легкомысленных эпизодах. Возможно, кому - то они покажутся мелкими. Но я точно понимаю, что эти моменты остались в памяти огромного количества людей. А потому – пусть будет. Этот забавный случай показывает, как всё - таки его искренне любили. Мы же помним, что можно заставить человека плакать, даже аплодировать, но невозможно заставить – смеяться. Или вот, например, залезть на сосну…
Заряд молнии
О его неукротимой энергии можно было слагать легенды. Он успевал столько, что среднестатистическому человеку не хватило бы на такое и пяти жизней. А сам Михаил Николаевич рассказывал, что в детстве к нему в комнату влетела шаровая молния и, облетев вокруг маленького Миши, вылетела в окно. Так что на всю жизнь он остался заряженным этой «молниеносной» энергией. Слово «равнодушие» к нему отношения не имело. Диктофоны на нём, как правило, ломались, записи глючили. Такая сильная энергетика у него была. Чаще всего для интервью я готовила сразу два диктофона. И ещё пыталась записывать от руки в блокнот. Задорнов ехидно интересовался: «Ну что, записалось? Или повторять снова?» Повторить, кстати, было невозможно. Он увлекался в процессе, и рассказ мог уйти совсем на другие глубины, сделать поворот, разворот и кульбит. Любой комментарий с его стороны – это было творчество.
Он легко разрешал для снимков в газете приклеить себе бутафорские усы, напялить на себя восточный халат, тюбетейку/цилиндр/ковбойскую шляпу, мог сыграть на шаманском бубне, приставить кольт к виску ну и тэдэ. И всё это помещалось на обложку. А в это же самое время, параллельно и совершенно серьёзно, он работал над исследованиями истор ических событий и тайн русского языка. Или писал глубокое эссе о чеченской войне – «Мамы и войны». Всё это как - то в нём сочеталось органично.