– А кто ее спрашивает? – услышала я мамин голос, проснулась от нелепой мысли, что Дмитрий Евгеньевич меня нашел, и рывком села в кровати.
Мама стояла у дивана, рядом с тумбочкой, где стоял наш старенький телефон, и смотрела на меня с подозрением.
– Митя? Какой Митя?
– Мама! – возмутилась я и тут же бросилась к ней.
– Почему я должна его знать, ты никогда мне его не представляла, ты нас так и не познакомила, – заворчала мама, нехотя отдавая мне трубку.
– Что случилось? – не сказал, крикнул Митя. – С ума сошла? Ты хотя бы могла предупредить?
– Ты что, за меня волновался? – улыбнулась я. – Серьезно? Из-за того, что я не ночевала дома?
– Я знаешь, чего только не передумал! – продолжал бушевать он.
Я забралась за спинку дивана и принялась болтать ногами.
– Расскажи.
– Что рассказать? – зло спросил он.
– Что ты обо мне подумал? – спокойно продолжила я.
– Иди ты к черту, – чуть остыл Митька. – Я уже собирался в больницы звонить, в морги.
– И чего бы я там делала? Думаешь, у меня есть друзья в больницах и моргах? – Внезапно я вспомнила, что его отец как раз работает в больнице. В Кардиоцентре. Ох.
– Почему ты вдруг решила поехать домой? Особенно так, с бухты-барахты?
– Бухта-барахта, какое странное слово. Я, может, по маме соскучилась. А ты вообще никогда меня ни о чем не предупреждаешь, хочешь – приходишь, хочешь – не приходишь. Баб водишь. А я, значит, должна отчитываться? Говорила я тебе, что ты – мой мусульманский муж. В таком случае, где мои подарки? Где мои золотые цепи, где моя клетка?
– С тобой все в порядке? – спросил он спокойнее.
– Со мной все НЕ в порядке, но тебе нечего опасаться. Правда. Я, наверное, должна была тебе позвонить, но как-то не подумала, что мы уже перешли к этой стадии отношений. В конце концов, не так уж долго мы знакомы. Кстати, ты не знаешь, сегодня будет снег?
– Снег с дождем.
– Вот черт. Я уже вчера вся промокла. Мам, ты найдешь мне сухую обувь, а? – крикнула я.
Митька пробормотал что-то про то, как же я его бешу, и отключился.
– Я тоже тебя люблю, – ответила я пустой трубке.
Мама смотрела на меня с осуждением и каким-то скрытым сочувствием, как смотрят на алкоголика, который вообще-то неплохой человек, и из него мог бы выйти толк – но не выйдет, никаких надежд.
– Это ведь не он? – спросила она.
Я помотала головой.
– Скажешь хоть кто?
– Не могу, мам.
– Почему?
– Не моя тайна. – Я закатила глаза. – Кроме того, мне просто нужно все пережить, потому что это – тупик. Коммунистический тупик. Ничего не будет, понимаешь? Какой смысл тебя в это вмешивать?
– Ладно, как скажешь, – кивнула мама, и мы пошли завтракать.