Хлыбов, недоумевая, поднял на него тяжелые веки.
— Не понял?
Вместо ответа Алексей сунул руку за отворот куртки и вынул костяную рубчатую рукоять, нажал никелированную кнопку, и с десяток сантиметров хищно мерцающей стали с мягким щелчком вылетели наружу.
— Это еще откуда?
— Выкидуха. Купил у проводника. Мордастый такой жлоб. За стольник сторговались.
— Стольник? Надо было изъять, и точка. И оформить привод.
— Ни в коем разе. Я еще на ствол договорился. Через пару недель.
Хлыбов присвистнул.
— Ну, ты лопух, Леша Иванович... Или Попович?
— Иванович.
— Стволами торгуют в темных подворотнях. Это раз. Мимоходом. Это два. Через третьи руки. Три. И чтобы рыло нельзя было разглядеть. Четыре.— Хлыбов фыркнул.— Проводник... хы!
— Я думаю, так и будет, Вениамин Гаврилович,— ничуть не обидевшись на «лопуха», согласился Валяев.
— Ладно. В подробности не вникаю. Готовь акцию.
«УАЗ» неторопливо вырулил со стоянки и покатил по разбитой с остатками асфальта дороге в центр города. Хлыбов отрешенно молчал и только проезжая приземистое здание из светлого силикатного кирпича, обронил:
— Прокуратура.
Через сотню метров кивнул направо.
— РОВД... На соседней улице суд.
Некоторое время машина петляла по старой части города с однообразными старокупечеокими домишками и перерытой в нескольких местах проезжей частью. Мелькнули деревянные корпуса, похожие на больничные, и через минуту Хлыбов с душераздирающим визгом посадил машину на тормоза, как будто наехали на кошку.
— Конечная. Вагон дальше не идет.
«Конечная», судя по всему, располагалась на окраине города, и, пожалуй, это было единственное отрадное для глаза место из всего, что Алексею удалось разглядеть по дороге сюда. С полгектара крупного соснового леса и премилый, рубленый из сосны же коттедж с высокой мансардой-теремом и кирпичными пристройками. В сотне шагов от них сквозь желтеющие стволы отливала закатным блеском узкая полоска воды. В другой стороне маячил еще коттедж, целиком из кирпича, но, кажется, незаконченный — наполовину в строительных лесах.
Хлыбов перехватил взгляд, усмехнулся.
— Местный приходской поп. Жорка Перепехин, это в миру. А в сане — отец Амвросий, ни больше ни меньше. Хва-ат, тот еще. У прокурора власть, связи, а этот божьим словом кормится. И неплохо кормится! Я стороной кой-какие справки навел о доходах. Усопших родственников помянуть — десять, пятнадцать, двадцать пять деревянных в зависимости от поминального списка. Свечку поставить за упокой — трояк. Родины, крестины, свадьба, покойника отпеть — четвертак и выше. Молебен заказной — полсотни с носа. Пожертвования на храм — полпенсии, плюс трудовое участие. Кто уклоняется, тем с амвона гееной огненной навечно грозит. Или стыдит персонально каждого, сам слышал. Грехи ни в какую не отпускает. Словом, разбойник. Зато храм — вот он. Прокурора переплюнул. И личная «Волга», двадцать четвертая. У попенка прихода пока нет, но на храм с гаражом батька со своих прихожан насшибал. Где-то на Белгородчине. Торговлишка у него... Пластмассовый образок — десятка. Крестик, алюминиевая штамповка — пять. Свечи... Ну, и до бесконечности. Как говорится, не сеем не пашем — только ху... пардон! Кадилом машем. Вот так, Леша Попович...