Машина стала терять скорость, из-под приборной панели раздались глухие звуки, словно ее пробил приступ кашля. Наконец, «мазда» заглохла и, проехав еще метров десять на холостом ходу, остановилась.
Голыщенко съехал на обочину, и под колесами шумно заскрипел гравий.
— Черт, я же хотел съездить в сервис еще неделю назад, — проговорил он с досадой, вытягивая на себя ручку открывания капота.
Он вышел в темноту, а когда вернулся, то посмотрел на друзей расстроено.
— Аккумулятор сдох, коллеги, — его траурным голосом можно было рыть братскую могилу жертвам репрессий. — Ниче не понимаю, он же был заряжен. Дайте кто-нибудь телефон, я вызову техпомощь.
iPhone у Петра украли вчера в метро, купить новый телефон он не успел.
Илья развел руками.
— У меня минус на счете. Щас попробую кинуть гудок брату. Перенаберет.
Он нажал комбинацию клавиш и стал ждать. Ответа не последовало ни через две, ни через пять минут.
— Лешка, наверное, дрыхнет, — буркнул он.
Хома сунул руку в карман, доставая смартфон. Нажал на кнопку. Дисплей оставался черным.
— Ё-мое. Кажись, разрядился.
— Блин, — высказался Панчинков. — Мы от Москвы далеко?
— До столицы сто кэмэ с хвостиком, — буркнул Голыщенко. — Говорил же, давайте останемся. Там девчонки, пиво. Хоть эти телки и тупые, но все-таки постель и крыша.
— Постель с тупыми телками без коротких юбок, — прокомментировал Илья саркастически.
— Все лучше, чем торчать посреди ночи на трассе, — скривился в ответ Голыщенко. — Спасибо, хоть на дворе июнь, а не январь.
Петр еще раз вышел, было слышно, как с тяжелым звуком закрылся капот. Затем он снова просунул голову в салон поверх опущенного стекла.
— Ну и че делать будем? — спросил Панчинков. — Голыш, Хома?
— Пошли искать какой-нибудь дом с телефоном, — ответил Хомский, открывая дверцу. Сонливости в его голосе не осталось, только раздражение.
* * *
Оставив пустую дорогу за спиной, они втроем направились к паре горящих вдалеке огоньков — в одиноком доме светятся окна. Ветер доносит запах воды, где-то недалеко лает пес. Гавкает громко и остервенело.
— Ватсон! — простонал Панчинков театрально. — Что это?
— Холмс, так воет собака Баскервилей, когда ищет свою жертву! — ответил он немного другим, более уверенным голосом. В университете Илья играл в студенческом театре.
Потом добавил:
— Из кустов выходит Бэрримор с тарелкой и говорит: «Овсянка, сээр».
Хома и Голыщенко промолчали. Потом Хомский проворчал:
— Иди ты со своими шуточками. Проводить ночь на трассе мне как-то не улыбается.
Панчинкова же сложившаяся ситуация, судя по всему, веселила.