Я глубоко уверен в том, что тренд народной любви к Сталину есть результат ошибочного отождествления двух правителей, взгляды которых на человека принципиально различны. Едва ли кому-то из нынешних поклонников вождя народов захотелось бы из безопасной и дружелюбной сегодняшней реальности перебраться в реальность беспощадной государственной воли, без устали каравшей и правых, и виноватых. Это разные планеты, на одной из которых жить относительно комфортно, поскольку человек не испытывает страха перед бездушной и слепой махиной государства, обитатель другой неукоренён, безосновен, он всего лишь средство для достижения далёкой и прекрасной цели. Поэтому не стоит рваться в бой ради того, чтобы отстоять честь советского правителя: его опыт неприменим к нашим обстоятельствам, и, поверьте, только единицы, получив возможность перебраться в его время, почувствовали бы себя счастливыми.
Русские унижают русских на границе ежедневно и без всякого намека на смену стилистики. В этом нет ничего от злокозненности и желания унизить. Все происходит механически, с полным равнодушием.
Бывая частенько на границе между Донецкой Народной Республикой и Российской Федерацией, я каждый раз вижу, как на этом самом месте происходит встреча двух Россий.
Одна из них — служилая, чиновная, государственная, другая — опаленная войной, которая длится уже почти три года, буквально закрывающая своим телом все то, что первая Россия, судя по заявленным ею приоритетам внутреннего развития, тоже считает базовыми ценностями: язык, традиции, государство, идентичность.
Вторая Россия, не вылезающая из многотрудного военного похода, в котором она ежедневно теряет своих людей, ни на что не претендует — она знает, что здесь, где происходит место встречи, действует формальный порядок, который необходимо соблюдать.
Казалось бы, государевы люди должны при встрече с теми, кто прибывает с той, воюющей стороны, хмуро ломать шапки в знак уважения, делать все, чтобы облегчить жизнь своим людям, по недоразумению оказавшимся по ту сторону нелепой границы, и испытывать глубочайшую признательность к людям, которые вынуждены нести на своих плечах тягчайшее бремя войны.
Однако встреча происходит чаще всего в совершенно иной тональности.
Одна Россия встречает другую так, как будто та — это не она сама, не такой же кусок русской земли, наконец возвращающийся в родные пределы, а как дальнего надоевшего бедного родственника, явившегося то ли за подаянием, то ли за тем, чтобы вынудить себе чего-то неположенного.
Люди, стерегущие границу, зачастую делают все возможное и невозможное, чтобы превратить процедуру перехода в унизительный, выматывающий душу, длящийся часами ритуал, исполнение которого способно лишить всякого веры в то, что он человек, заслуживающий хотя бы поэтому уважения, да что там уважения — хотя бы подчеркнуто нейтрального отношения к себе.