— Этот фигляр остался верен себе до конца! — сказал он Ольдгрену с гневом и горечью. — Я разрешил тюремному надзирателю выдать герцогу бумагу, перья и чернила, которые он просил, и велел немедленно приносить мне всё, что он напишет. Мой безумный братец потешался, до самой казни кропая непристойные вирши. Даже не намекнул…
Тут голос изменил его величеству, но толстокожий Ольди не позволил кузену предаться печали.
— Что там? — жадно спросил он, кивнув на мой шедевр.
— Последний плевок Вальдрама. Он де решил не тешить врагов клятвами в своей невиновности, которым я всё равно не поверил бы. Пишет, что догадался, кто убийца, и откроет тайну палачу перед казнью. Но, поскольку разгадка наверняка покажется мне невероятной, советует сначала подробно расспросить принца о последних мгновениях жизни его наставника. Выгляни за дверь, Ольдгрен, попроси стражу, чтобы послали за его высочеством.
Но прежде чем Тальбор предстал пред светлыми очами венценосного папеньки, в приёмную явился начальник дворцовой стражи и, ломая руки, признался, что приказ доставить палача в дворцовую тюрьму ему передал помощник королевского секретаря, которого нигде не могут найти. (Я понадеялся, что Вирдашу хватит ума принять яд, не дожидаясь, чтобы его нашли и поволокли в дворцовый подвал. Мне совсем ни к чему, чтобы он поделился с заплечных дел мастером тайной, о которой я как-то в подпитии ему проболтался).
Его высочество, по обыкновению, не порадовал наш слух связностью речи, но Вельсу хватило терпения вытянуть из мальчика подробное описание эпизода с табакеркой. Когда принц, испугавшись окрика наставника, выронил мой подарок, его преподобие пошёл к нему, оставив остальных зрителей за спиной. Поэтому никто, кроме Тальби, не видел платка, который духовник достал из-за обшлага, а потом, протерев им табакерку, спрятал обратно.
— Но… — Вельс, осознав значение этой детали, на время утратил дар речи. — Это невероятно. Духовник, покончивший с собой… Зачем? — Его величество обернулся ко мне. — Что сказал тебе герцог?
Я был великолепен. Правда, Матиш потом сказал, что я бездушно коверкаю простонародную речь, но это он от зависти к моему лицедейскому дару. Во всяком случае, ни Вельс, ни Ольди ничего такого не заметили. Хотя допускаю, что они были слишком увлечены содержанием, чтобы обращать внимание на форму. Так или иначе, я добился, чего хотел — донёс до короля всё величие замысла духовенства, решившего поквитаться с династией, которая, по образному выражению Матиша, «прищемила им хвост». Фокус с табакеркой был шедевром интриганской мысли, ибо в случае успеха разом устранял короля и его брата, а племянника лишал прав на престол. От дядюшки Хардина и обоих его отпрысков можно избавиться, например, с помощью небольшой войны, которую наши фанатичные соседи из княжества Монтекоста с удовольствием развязали бы во славу Великого Духа и по просьбе угнетённых братьев по вере. Война — дело опасное, никто не застрахован от случайной отравленной стрелы в спину. А если умело внедрить в умы мысль, что гибель главнокомандующего и его сыновей — кара Великого Духа, разгневанного небрежением к его верным служителям, то можно добиться, чтобы регентство досталось королеве, дочери князя Монтекосты, послушной воле своего духовного наставника.