– Замолчите, – прошипела я, разозлившись. – Кьер не имеет к смерти этого идиота ни малейшего отношения. И если вы попробуете распускать подобные слухи…
– Боюсь-боюсь, – Грайнем вскинул руки в защитном жесте. – Не переживайте, прекрасная леди, я буду молчать! Но только при одном условии!
– Каком ещё условии?
Вот уж верно, скажи мне кто твой друг и я скажу, кто ты! Решил тоже встать на шаткую дорожку шантажа?!
– Коньяк верните, – невозмутимо отчеканил граф.
Помедлив мгновение, я передвинула бутылку обратно. В конце концов, какое мне дело до того, как проводит свое время какой-то там граф.
– Ехали бы вы лучше домой и отоспались, – все же произнесла я.
– О, вы так заботливы! Я непременно последую вашему совету. Завтра. Или послезавтра. Или на будущей неделе.
Он протянул руку за рюмкой, которая по-прежнему стояла возле меня.
– Вы уверены, что Арчи больше ни на что не жаловался, кроме своего бедственного финансового положения?
– Более чем.
– И вас никто не слышал?
– Никто.
– И у него точно не было лечащего врача?
Грайнем пожал плечами.
– Насколько мне известно. В крайнем случае, вы всегда можете спросить их семейного целителя.
Я вздохнула и вернула рюмку владельцу, после чего поднялась.
– Вы зря так убиваетесь, Трей. Ваши деньги не спасли бы Арчи, а только отсрочили неизбежное. Если бы его не убил Живодер, и не тронули бы те страшные люди, он все равно влез бы в новые смертельные долги или отдал Богу душу под опиумом. Его было уже не спасти.
Граф промолчал. Только опрокинул в себя очередную рюмку коньяка.
Советом Грайнема я все же воспользовалась и, выяснив, кто врачевал благородное семейство, нанесла ему визит. Однако никакой пользы от этого не было. Целитель сообщил, что последний раз он видел виконта пару лет назад. А на вопрос, мог ли Арчи обратиться к другому врачу, только надменно поджал губы и сказал, что виконт имел на это полное право, но ни малейшего смысла в этом не было, ибо уважаемый доктор занимал свой пост при графской семье уже более двадцати лет.
Сильно расстроиться по поводу очередного тупика в расследовании я не успела. Буквально на следующий же день мне пришло письмо от профессора Блайнта, и вот оно-то обещало, что теперь дело наверняка сдвинется с места.
Первый и единственный ученик господина Стэнли, изобретателя печати, Альберт Дин был жив. В течение пятнадцати лет после открытия печати он был одним из самых известных артефакторов страны, сам воспитал множество мастеров печати, преподавал, а потом… потом он запечатал собственный дар, покинул должность в университете и ушел на покой в возрасте пятидесяти лет. Вместе с профессором Блайнтом работает один из его учеников, он-то и поведал, что бывший учитель пребывает в добром здравии несмотря на достаточно солидный уже возраст.