.
Мероприятия первых месяцев работы Асаньи на посту министра раскололи армию, а правая пресса стала кричать на каждом углу, будто новый режим притесняет армию и Церковь. Это было явным извращением намерений Асаньи. Декретом от 22 апреля 1931 года армейским офицерам предписывалось дать присягу на верность (promesa de fidelidad) республике, как они это делали раньше в отношении монархии. Присяга не затрагивала внутренних убеждений офицеров и не создавала механизм чистки армии и выявления монархистов. В соответствии с декретом офицер, чтобы сохранить свою должность, просто должен был пообещать «хорошо и верно служить республике, подчиняться ее законам и защищать ее с оружием в руках». Если офицер отказывался дать клятву, считалось, что он намерен оставить службу. Большинство офицеров не стали делать из этого проблемы и приняли присягу. Многие, видимо, отнеслись к присяге как к рутинному мероприятию, поэтому в нем участвовали многие из тех, кто относил себя к ярым противникам республики>17. Кстати, мало кто чувствовал себя связанным и клятвой верности монархии, чтобы поспешить на ее защиту 14 апреля. С другой стороны, сколь ни резонным казалось упомянутое требование нового министра и правительства, антиреспубликански настроенные офицеры вполне могли рассматривать новую присягу как грубое принуждение. Правая пресса, набившая руку на манипулировании мировоззрением военных, стала утверждать, что офицеры, которые по своим убеждениям не приняли присягу, оказались выброшенными из армии без гроша в кармане>18. На самом деле отказавшихся принимать новую присягу просто перевели в резерв с причитающимся резервистам жалованьем.
Известный правыми убеждениями генерал Хоакин Фанхул потом вспоминал о настроениях многих офицеров так: «Когда установилась республика, правительство поставило военных перед дилеммой: признать ее и обязаться защищать или оставить службу. Формула была предложена несколько унизительная, достойная человека, который ее придумал. Четыре дня я размышлял и в конце концов решил снести унижение ради Отечества. Я подписал присягу, как и большинство моих товарищей»>19. Франко в апреле 1931 года тоже пришлось делать выбор между службой и верностью своим убеждениям, и он, понятно, без особого труда выбрал первое. Но Франко рассуждал сложнее и прагматичнее, чем Фанхул, как следует из беседы, которую он имел в 1931 году с артиллерийским генералом Регерой, вышедшим в отставку. «Мне не кажется верным ваше решение, — сказал тогда Франко. — Армия, как бы там ни было, не может обойтись без командования в такие трудные времена, как эти». Когда Регера объяснил, что ему претит «служить этим людям и этой тряпке, которую нам навязали вместо флага», Франко ответил: «Жаль, что вы и другие такие, как вы, уходят со службы именно тогда, когда вы, может быть, особенно нужны Испании, и открывают дорогу людям, которых мы хорошо знаем и которые на все готовы, лишь бы карабкаться вверх по лестнице. Тех из нас, кто остался, ждут нелегкие времена, но я убежден, что, оставшись, мы сможем сделать гораздо больше, чтобы воспрепятствовать тому, чего не хотелось бы ни вам, ни мне, чем если бы разбежались по домам»