Они шагнули с края тверди и упрямо не желали возвращаться назад. Пришлось убедиться, что у любой пропасти есть дно. Расшиблись об него оба одновременно, как заведено у настоящих влюбленных. В их восьмое утро Катя проснулась ровно в четыре часа. И увидела сидящего рядом голого Ивана. Он плакал. Она не удивилась, знала откуда-то, что надо прощаться. И дело было не в назначенном на этот день отъезде прекрасного заокеанского гостя. Им предстояло расстаться навсегда. Катя тоже беззвучно заплакала. Он повернулся к ней, крепко обнял и глухо заговорил:
– Я всегда думал и понимал, думал и решал. А в эти ночи с тобой у меня в голове не возникло ни одной мысли. Какая-то пустота. Или, наоборот, переполненность. В ней все было, абсолютно все, но будто в темноте, и совершенно не интересно, что там. А сейчас вдруг высветилось одно: ты сравниваешь меня с отцом. Он был старше, но все-таки я близок к его тогдашнему возрасту.
– Нет, Иван. Ты гораздо моложе. И потом, с ним мы были близки так давно, что я уже забыла те ощущения. Клянусь. Ты доподлинно узнал бы на ощупь кожу женщин, с которыми спал?
– Не узнал бы. Возможно, ты права. Но ужас в том, что я не способен ни погасить это, ни осветить все остальное, чтобы оно потерялось.
– А мне постоянно мерещится, что ты думаешь, будто я резво отрабатываю квартиру, – тихо призналась Катя.
– Нет! Нет! Ты себя не помнишь, когда любишь, какая, к черту, квартира.
– Верю. Только ничего не могу с этим ядом поделать. Чувствую, что умираю, и все.
Потом они ласкали друг друга с нежной горечью. Потрясающий заключительный аккорд. После него возможен был или обычный, сдобренный шампанским, гарантированно удовлетворяющий секс, или никакого. Уходя, Иван положил ключи на тумбочку в холле.
Однако, прилетев в Америку, отзвонился, дескать, не волнуйся, жив-здоров. Катя с таким искренним облегчением приняла эту новость, что рвать хотя бы дружескую связь было кощунством. Они не стали рвать – и правильно сделали. С тех пор Иван навещал родину несколько раз. Они встречались, ужинали в ресторанах, гуляли по Москве, болтали взахлеб. И расходились счастливыми, условившись о встрече дня через два-три. Честно говоря, Трифонова довольно быстро преодолела комплекс оплаты подарка телом. Иван, похоже, со своей заморочкой справиться не сумел. Или делал вид. Но оба хорошо понимали, что лучшее с ними уже стряслось и закончилось. Страх разочарования оказался сильнее желания. Пусть хуже будет с другими, но только не друг с другом. Он уважал за сдержанность ее, она его. Разговаривать об этом они не пытались. Только Иван упорно писал свое «люблю, целую» не только в письмах, но и в эсэмэсках. И по скайпу прощался теми же двумя словами чуть насмешливым тоном. Но это была насмешка над собой…