В начале 1948 года по лагерю поползли слухи, что японских военнопленных в конце концов все-таки отправят на родину. Якобы весной за ними придет судно. Я спросил у Бориса, правда ли это.
– Все правильно, – ответил он. – Так оно и есть. Скоро всех вас репатриируют в Японию. Мировая общественность, видите ли, недовольна. Мы не можем вас больше здесь держать, заставлять работать. Но у меня есть к тебе предложение, лейтенант. Может, останешься здесь, у нас – уже не пленным, а свободным советским гражданином? На меня ты здорово работал, уедешь – где я замену найду? Тебе рядом со мной будет куда лучше, чем в Японии. Вернешься без гроша и будешь мучиться… Говорят, у вас там есть нечего, народ с голода мрет. А здесь у тебя все – деньги, женщины, власть.
Серьезное предложение. Я знал слишком много секретов Бориса, и он, по всей видимости, боялся меня отпускать. Стоило отказаться – и он вполне мог меня ликвидировать, чтобы заткнуть рот. Но страха не было. Поблагодарив его, я сказал, что переживаю за родителей и сестру и хотел бы вернуться домой. Борис пожал плечами и больше ничего не сказал.
Исключительный шанс покончить с Громовым представился однажды мартовским вечером, когда до репатриации оставалось совсем немного. Мы оказались с ним наедине – Татарин, неизменно находившийся при нем, куда-то отлучился из комнаты. Еще не было девяти; я, как обычно, сидел за бухгалтерией; Борис, редко засиживавшийся в конторе так поздно, за столом писал письмо. Он потягивал из стакана коньяк, авторучка бегала по лежавшему перед ним листу бумаги. На вешалке вместе с его кожаным пальто и шляпой висел пистолет в кожаной кобуре. Не тот громоздкий неудобный ствол, что имелся на вооружении Советской армии, а немецкий „вальтер-ППК“. Говорили, что Борис отобрал его у эсэсовского подполковника, взятого в плен при форсировании русскими Дуная. На рукоятке „вальтера“, всегда начищенного до блеска, были выгравированы похожие на две маленькие молнии буквы – SS. Я много раз наблюдал, как Борис чистил свой пистолет, и знал, что в обойме всегда – восемь боевых патронов[64].
Раньше Борис ни разу не оставлял кобуру с оружием на вешалке. Никогда не терявший бдительности, работая за столом, он неизменно держал пистолет под рукой, в правом ящике. В тот вечер он почему-то был очень оживлен, много говорил и поэтому, наверное, забыл об осторожности. Вот он, мой шанс! Сколько раз я прокручивал в голове, как одной рукой снимаю оружие с предохранителя, быстро досылаю патрон в патронник. Наконец, решившись, я встал со своего места и прошел мимо вешалки, делая вид, что мне понадобилась какая-то бумага. Борис погрузился в письмо и в мою сторону не смотрел. Не останавливаясь, я на ходу вытянул пистолет из кобуры. Небольшой, он целиком помещался в ладони, и по тому, как надежно и удобно лежал в ней, я сразу понял, какое это замечательное оружие. Встав напротив Бориса, я снял пистолет с предохранителя, зажал его между колен и правой рукой взвел затвор. Патрон с негромким металлическим лязгом вошел в патронник. При этом звуке Борис поднял взгляд, и он уперся в наведенное ему в голову дуло.