Сам Овертон выражал резко критическое отношение к подобным глобальным информационным технологиям, негативно действующим на массовое сознание, тогда как его соотечественники спешили не только разработать, но и реализовать на практике куда более опасную и вредоносную концепцию ведения нового типа войны, получившей название «сетецентричная война» (Network Centric Warfare), хотя правильнее было бы говорить «сетецентричный способ ведения войны». Идеологами новой концепции выступили вице-адмирал ВМФ США Артур Цебровски и эксперт Министерства обороны США Джон Гарстка. Они не скрывали направление главного удара, который после внедрения подобного концепта в структуру вооруженных сил Америки планировался к нанесению. Сегодня результат этого «удара» в рамках теории «сетецентричной войны» очевиден.
Система российских СМИ вынуждена противостоять хорошо продуманным, систематическим и массированным атакам превосходящих «информационных сил противника». Они осуществляются там, где происходит обмен информацией, передача решений командира, ведется контроль за сферой реальных событий и за тем, как она отражается в виртуальной реальности. В борьбе за информационное превосходство это «основополагающий плацдарм». Более того, разработчики данной теории считают, что информационное превосходство характеризует состояние информационной сферы, когда одна из сторон получает «превосходящие информационные позиции».
Если вспомнить «Азбуку медиа» Норберта Больца, его утверждение о том, что «постоянно ведется борьба за дефицитнейший ресурс — внимание»[27], звучит очень актуально и справедливо в нынешнем контексте. Более того, став невольным участником и свидетелем абсолютно новой для себя геоинформационной ситуации, в медийном противостоянии 2014–2017 годов российское общество успешно вырабатывает собственные защитные механизмы.
В парадигме конфронтации современного медийного пространства одним из существенных вопросов, дебатируемых в профессиональной журналистской среде и шире — в обществе, стал вопрос о достоверности информации. Он был и остается сегодня диалектически и неразрывно связан с воздействием этой самой информации на аудиторию. Фейки, ранее существовавшие как экзотические, на грани анекдота, в виде примеров недобросовестной и непрофессиональной работы журналистов и медиа, не только стали множиться в геометрической прогрессии по экспоненциальной модели роста, но и приобрели качественно иной статус. Они трансформировались едва ли не в доминирующий формат пропаганды и контрпропаганды. А в политической сфере фейк как способ презентации оказался максимально востребован и внедрен в практику СМИ всех типов и видов, не говоря об их национальной принадлежности, форме собственности, политической ориентации и характере отношений с властью. Возникли даже интернет-ресурсы в России и на Украине, целью деятельности которых стало обнаружение и разоблачение фейков. Но нужно констатировать, что таких проукраинских и прозападных сетевых структур больше, чем пророссийских. Выход из положения был оперативно найден: к разоблачению фейков «с той стороны» подключились журналисты, обозреватели и ведущие федеральных телеканалов России.