– Чтоб ты сдох! – ругнулся Илейка на петуха и кинулся бежать вдоль улицы.
Парень был здоровый, выше Илейки на добрую голову, да и застоялся за прилавком. Распугивая гуляющих по улице кур и гусей, уворачиваясь от редких встречных подвод, Илейка легко бежал в противоположную, дальную от церкви сторону села – не навести бы погоню на хромоногого отца Киприана.
За спиной по-прежнему тяжело бухал сапогами Сидор и кричал редким прохожим односельцам:
– Имайте вора! От тятьки награда будет!
Кто в ответ смеялся, кто для видимости пробегал вслед за Илейкой десяток саженей и отставал. Один тщедушный мужичишка спрыгнул было с телеги, пытаясь перехватить Илейку, но тот увернулся, перескочил поросшую полынью канаву за околицей села и нырнул в кусты над берегом Чарыша. Отдыхиваясь, оглянулся – Сидор взопрел, но не отставал.
«Еще выдюжить бы полверсты, да поскотины»[19], – подумал Илейка и снова побежал. Мужичонка скоро отстал, притомившись, махнул рукой и повернул к селу. Сидор надбавил прыти. Его прерывистое и шумное сопение – будто худые меха в кузнице – уже слышалось совсем рядом. Илейка понял – привычному к ходьбе, но голодному далеко не убежать, тело с каждой саженью становилось все непослушнее, в глазах клубилась пелена, подобно туману над степью в предутренние часы…
Илейка перелез через поскотину, пробежал еще саженей пять и остановился, с трудом сдерживая свистящее в груди дыхание. Успел окинуть взглядом окрестные заросли: слава богу, никого поблизости! Сунул руку под кафтан, нащупал теплую рукоять пистоля, сжал ее вздрагивающей рукой.
– Ага-а, попался, вориш… – И замер на полуслове возликовавший было Сидор, умытый потом и распаренный долгим бегом, словно только что из-под жаркого банного веника: в лицо из черного глаза взведенного пистоля дохнуло жутким могильным холодом. – Ты что… – ошалело залепетал. Красное лицо бледнело, наливалось буро-желтым соком, стало похожим на недозрелую, лежащую в тени листьев тыкву.
– Тать… без стыда и совести… – Илейка сплюнул густую слюну, чтобы не мешала дышать. – Перед Божьим ликом… не устыдился грабить путника. – И дерзкая мысль вдруг пришла в голову: – Скидай портки! Живо, а то стрельну! Кому велено! – прикрикнул Илейка, видя, что парень мешкает, путается ногами в штанинах. – Вот так… И рубаху стаскивай. Да полегче, боров белотелый, не порви рубаху-то на мокрых плечах! Ишь, прыткий больно, саврас без узды.
Весь в испарине, обдуваемый ветром, Сидор съежился, охватил себя широкими ладонями, а потом присел, отыскивая надежное укрытие за кустом. Зубы клацали, выбивая несуразную дробь.