Рукавкин оставил в доме Родиона с братьями Опоркиными. Остались и Ширванов с Захаровым стеречь хотя бы то, что внесли в дом при разгрузке каравана. С ними же согласились остаться и оба погонщика, Пахом и Герасим.
– Поспешим, – решился Рукавкин. – Не резон нам зря деньги на чужбине проедать, себе в убыток.
Кононов повел их узкой, поутру совсем безлюдной прохладной улицей, огороженной с обеих сторон высокой, выше человеческого роста, глинобитной стеной, в которую были прочно вделаны разные по величине, но непременно украшенные резьбой ворота или калитки с тяжелыми металлическими кольцами вместо привычных для россиян ручек.
Одна из калиток почему-то была распахнута, и путникам открылся внутренний двор: на небольшом пятачке земли разместился невысокий глинобитный домик с крыльцом. От крыльца к одинокому дереву сооружен крытый навес – айван, под которым из глины же сделано небольшое, едва ли до колен, возвышение – суфа, как пояснил чужие названия Кононов. На суфе домашняя утварь, рядом странное сооружение из глины конусом, будто огромный, по пояс, лесной муравейник, а в нем вверху и чуть сбоку проделана дыра, черная от сажи. Кононов опять пояснил, что это сооружение – тандыр, в котором пекут пресные лепешки над раскаленными углями, протопив дрова в тандыре.
Из-за угла дома высунулась рогатая настороженная козья морда, уставилась не мигая на чужих людей, а изо рта, будто вторая борода, у нее торчал пучок сухой травы.
– Тьфу, нечистая сила! Чтоб тебе на хвост прилипли все репьи Хорезма, – плюнул на козу Погорский и торопливо прошел мимо.
Миновали еще несколько дворов, подивились на роскошное дерево – чинару, половина которой свисала на улочку и давала летом чудесную тень для пешеходов. Вдруг из-за глинобитной стены донесся громкий мужской крик:
– Дост![37]
Крик этот тут же был подхвачен нестройным мужским хором:
– До-о-ост!
– Что это? – вздрогнул Рукавкин. – Кто кричит?
Кононов остановился и пояснил спутникам:
– Здесь живут общиной семь дервишей, бродячих монахов. Теперь они взывают к Аллаху, что нет у них еды и что они голодны. Запасов эти люди при себе никогда не держат, обычай не позволяет. Все, что за день люди им дают, вечером съедается. Если постоим здесь подольше, увидим, как из окрестных дворов понесут им пищу. Поев утром, соберутся всей седмицей и пойдут на базар. Сами ничего не просят, будут брать лишь то, что дают городские жители.
Миновали голодных дервишей и вышли на тесную площадь в центре города против красивой высоченной круглой башни – минарета с семью сине-зелеными кольцами от середины и вверх, до небольшого расширения. То был недавно отстроенный минарет при мечети Джума. Поодаль виднелось несколько круглых куполов, будто кто раздул киргизские юрты до непомерной величины: это медресе начали строить еще при хане Ширгази рядом с мавзолеем Пахлавана Махмуда, скорняка, возведенного в ранг покровителя города.