Мурзатай коротко рассказал Эрали-Салтану и Малыбаю о том, что стало им известно про хивинцев и одноглазого дервиша, потом подозвал к себе караван-баши. Каландар, сутулясь, опустил глаза на сцепленные у пояса пальцы, степенно выслушал старшего в посольстве, подумал, прикидывая предстоящую дорогу по Шамской пустыне, сказал свое мнение:
– Миновать колодец у Барса-Кельмес можно, почтенный Мурзатай. Но надо теперь же запастись водой во все сосуды… Коней потеряем, слабые верблюды упадут под тюками. Если спрямим дорогу и пойдем через пески, можно дойти до колодца у каменной крепости по ту сторону пустыни.
Мурзатай распорядился вылить из больших бурдюков купленное в Хиве кунчарное масло, из кувшинов высыпать пшено и горох.
Малыбай едва ли не со стоном в груди – шел в Хиву «искать даров божьих», как писано в Коране о купеческом промысле! – высыпал пшеницу из объемистого бурдюка. По пояс вошел в воду и наполнил сосуд. Один из нукеров помог приторочить бурдюк рядом с тюками хивинских товаров. Наполнил походную саба, крепко заткнул деревянной пробкой горлышко. Нукеры, садясь в седла, осматривали тоже раздутые притороченные к седлам бурдюки, а в руках у каждого полное кожаное ведро воды – напоить коня на первой остановке, сберегая воду в бурдюках.
Проводник Каландар молча направился в голову каравана. Уходили от старого русла, изредка озирались на густые заросли саксаула, тарангульника, на редкие карагачи, которые уцелели вдоль протоки Амударьи. Темные ветки деревьев покрывались набухшими почками, чувствовалось приближение весны и в этих местах.
Шли бережно, на остановках костров не жгли, верблюды получали роздых на четыре часа, и еще до восхода солнца караван беззвучно отмеривал копытами песчаные версты – Мурзатай распорядился поснимать с верблюжьих шей звонкоголосые колокольчики. А вокруг пески и пески, изредка черный низкорослый саксаул по солончаковым низинам, колючки, иногда попадались огромные ящерицы – вараны, да бессменные стражи неба над песком – коршуны, так же бесшумно распластав крылья, парили над мертво-неподвижными песчаными барханами Шамской пустыни.
В монотонном гнетущем безмолвии, под горячим уже в полдень весенним солнцем прошли четыре изнурительных пустынных перехода. Опустошили и побросали в песках тяжелые кувшины, коням давали утром чуть больше половины ведра воды, людям по пиале утром и на ночь… К вечеру четвертого дня путь каравану пересекла свежая, ветрами не сглаженная густая тропа. Ее проложили на барханах многочисленные конские копыта – и ни одного следа верблюжьего! Мурзатай подозвал к себе Эрали-Салтана и Кайсар-Батыра. Стояли, внимательно вглядывались в отпечатки и молчали, словно каждый боялся высказать догадку, опасную для судьбы каравана. Старший нукер заговорил первым: