Вообще-то он сильно напоминал Жанин пластмассовые фигурки в настольном хоккее, подаренном ее брату, когда они были детьми. На поверхности, изображавшей каток, имелось множество желобков, из каждого торчал пластмассовый хоккеист с клюшкой, двигавшийся по желобку вперед и назад. Подарок оказался не самым удачным. И родители сочли, что Билли пока не дорос до этой игры, потому что первым делом мальчик выдрал фигурки из желобков, полагая, вероятно, что игра будет много интереснее, если игроки смогут перемещаться, куда им захочется, как настоящие хоккеисты. Откуда ребенку было знать, что под «ледяным полем» находились крупные толстые диски, благодаря которым пластмассовые мужчины не падали с ног? Вызволенные из желобков, они выглядели по-дурацки — этакий взвод миниатюрных косолапых солдатиков, вооруженных почему-то хоккейными клюшками. Хуже того, они не могли стоять нормально, как люди. Жанин давно поняла — если бы кому-нибудь удалось вытащить ее почти бывшего из наезженной колеи с целью предоставить ему свободу, результат был бы тот же. На свободе Майлз Роби не смог бы даже стоять прямо.
— Салфетки денег стоят, между прочим, — заметила Беа, когда Жанин извела половину стопки. На оборотной стороне салфетки Жанин удавалось написать Жанин Луиза Комо трижды, а на лицевой только дважды, из-за эльфа, логотипа «Каллахана». — И что на тебя нашло, скажи на милость?
Взяв свежую салфетку, Жанин расписалась под маленьким ирландским фриком.
— Просто вспомнила про Билли, — объяснила Жанин. — Как вы с папой купили ему настольный хоккей на Рождество.
— Как же, помню, — сказала Беа, оставив полдюжины салфеток перед дочерью и убрав остальные от греха подальше. — Я помню каждую игрушку, сломанную этим ребенком, то есть все до единой, к которым он прикасался. Он в два счета выбил тех кукленышей из их канавок, а потом ревел, пока мы не пообещали купить ему новую такую же игру.
Жанин не особо прислушивалась к ностальгическим речам своей матери. Ее младший брат погиб в девятнадцать лет, раздавленный кузовом автомобиля, который он приподнял домкратом, да и вовсе не Билли был у нее на уме. Она с удовольствием размышляла о недостатках своего мужа — минуточку, почти бывшего мужа, Ходячей Рутины, — а Билли совершенно случайно затесался в ее рассуждения. Воспоминания о младшем брате расстраивали и удручали ее, тогда как размышления о Майлзе радовали и удручали. Удручали, потому что Майлза не переделаешь, радовали, потому что очень скоро она от него избавится.
Закончив украшать автографами оставшиеся в ее распоряжении салфетки, Жанин посмотрела на часы. Занятие в группе аэробики начнется через каких-то тридцать минут, но до этого еще дожить надо. Вторая половина дня была для Жанин наиболее тяжким испытанием, отрезком времени, когда ей нельзя было оставаться одной, и лишь по этой единственной причине она навестила мать, обычно доводившую ее до бешенства. Она по опыту знала: стоит ей войти в спортзал и услышать забойную «Аббу» («Мамма миа! Он неотразим!» — льется из огромных колонок), и с ней все будет в порядке. Нет лучшего средства для подавления аппетита, чем энергичные физические упражнения, и когда она к четырем закончит занятие в группе с высокой нагрузкой, а потом к пяти в группе с низкой нагрузкой, самые свирепые из ее внутренних демонов будут посажены на цепь. Она сможет правильно поужинать вместе с Уолтом, научившим ее отодвигать тарелку, когда она почувствует, что ее желудок в меру наполнился, а не орудовать ножом и вилкой, пока не наешься до отвала. После разумного ужина она безмятежно дотянет до того времени, когда надо отправляться спать, и тут ее голодные псы опять разлаются, но, измотанная аэробикой, она сумеет послать их куда подальше. Как постоянно напоминает ей Уолт, физическая усталость побеждает голод. Опять же, никто не отменял секса, еще одного превосходного способа отвлечься.