еды в бороде, это его дело. Когда он отвечал: «Ну и что?» — Тик просто пожимала плечами. Либо если то, что застряло в его бороде, выглядело особенно по-дурацки — например, засохший желток от съеденного утром яйца, — Тик молча брала салфетку, приказывала деду не шевелиться и изящным движением убирала грязь, а Макс при этом блаженно улыбался. И Майлз давно подозревал, что его отец относится к низшему отряду приматов, поскольку ему нравится, когда копаются в его шерсти.
Примерно неделю спустя после прибытия отца Майлз, проводив Тик по грязной улочке на школьный автобус, вернулся домой и оставил спавшему Максу записку: «Ухожу в библиотеку на все утро». С тех пор как Тик освоилась в новой школе, он регулярно наведывался в библиотеку в бухте Винъярда. Располагалась она в небольшом красивом здании, и Майлз, облюбовавший тихий уголок рядом со специальным хранилищем, читал, пока его не одолевал голод, затем съедал сэндвич в соседнем кафе и опять возвращался в читальный зал, где просиживал до окончания занятий в школе. Очень скоро он знал по именам всех трех библиотекарш, и одна из них призналась, что приняла его за профессора или писателя, подбирающего материал для книги. Он улыбнулся и сказал, что нет, по профессии он повар, специалист по блюдам быстрого приготовления, но ее слова растревожили Майлза: ведь тем, за кого она его по ошибке приняла, он когда-то надеялся стать и готовился стать, пока не заболела Грейс. Он, Питер и Дон были самыми талантливыми авторами в студенческом литературном журнале, и хотя последние двое и вообразить не могли, что закончат сочинением сценариев для ситкомов, — так же, как и Майлз не предполагал всю жизнь жарить бургеры в «Имперском гриле», — однако, в отличие от Майлза, его друзья обитали в квадранте вселенной, куда они в молодости мечтали попасть. Но когда Майлзу в его сорок три года сказали, что он похож на того, кем он хотел стать, это лишь обострило его представление о себе как о человеке несостоявшемся.
Здесь, на острове, особенно с появлением Макса, невозможно было не думать о матери, и она вспоминалась ему разгневанной, так и не смирившейся с тем, что он отказался от своего призвания. Уже много дней только дочь — вот она выходит из автобуса, и лицом, и повадками все более напоминая себя прежнюю, — только Тик удерживала его от погружения в глубокую депрессию. Слава богу, ему было достаточно видеть дочь живой и здоровой, чтобы в нем крепло иное преставление о себе: быть отцом этого ребенка — вот его истинное призвание.
И все же ощущение, будто его матери неспокойно спится в могиле, вынудило Майлза в то утро соврать в записке, адресованной отцу. Вместо бухты Винъярда он двинул на другую оконечность острова, к «Летнему Дому», где они с матерью останавливались много лет назад. От усадебки Питера и Дон ехать было минут десять, однако он еще ни разу не наведывался туда, ни в минувшую долгую зиму, ни в те годы, когда он, Жанин и Тик проводили на острове отпуск. Когда они всей семьей впервые приехали к Питеру и Дон, он даже сказал Жанин, что «Летнего Дома» больше не существует, — из опасений, как бы ей не захотелось взглянуть на это место.