— Это Хорас Веймаут, — сообщила Беа Маджески, сидевшая за стойкой. — Не приставай к нему.
Беа как раз размышляла, не пора ли запирать «Каллахан». Время близилось к полуночи, и ее единственным клиентом был Макс Роби, вдобавок тот еще клиент, чья задолженность вечно колебалась около ста долларов, предельной суммы кредита в баре. По правде сказать, большинство завсегдатаев у Беа были не лучше. Являясь ранним вечером, они выкладывали за первые порции выпивки по десять-двадцать долларов, но к закрытию заведения на их счету опять набегала сотня. Разве что Беа повезет и кто-нибудь из них, сунув ей двадцатку, тут же отбросит коньки, а иначе эти нищеброды, все до единого, так и помрут, не вернув свой сотенный долг. Впрочем, покойник, вручивший ей двадцать долларов, все равно останется должен восемьдесят. Теперь в «Каллахан» наведывались в основном обитатели «Имперских башен», субсидируемого жилья для пожилых горожан, оттуда до бара было рукой подать. Первого числа каждого месяца, получив пособие, старые хрычи устремлялись в «Каллахан». Несколько дней они смаковали классические коктейли с добавлением виски или коньяка, но примерно к десятому числу их алкогольная заначка истаивала, а сами они исчезали до начала следующего месяца. Все, кроме Макса Роби. Он тоже жил в «Башнях», однако долгих перерывов в посещениях за ним не водилось. По крайней мере, говорила себе Беа, старичье не устраивает драк. Опять же, за вычетом Макса Роби.
— А еще лучше, — сказала ему Беа, предположив, что ее инструкцию он мог интерпретировать слишком однобоко, — ни к кому не приставай.
— Пригласи его сюда, — попросил Макс. — Скучновато без компании.
Беа свирепо уставилась на него:
— Что я только что сказала?
— Но кому от этого будет плохо? Мне нравится Хорас.
— Мне тоже, — сказала Беа, глядя, как Хорас, сгорбившись у сигаретного автомата, отчаянно дергает за рычажки. Он явно оставил надежду получить свою любимую марку и был согласен на то, что соблаговолит выдать автомат. — Поэтому я и говорю тебе — оставь его в покое. Люди должны знать, что могут прийти сюда и спокойно выпить, без того чтобы ты стрелял у них сигареты и хлебал пиво за их счет.
Автомат у входа наконец расстался с пачкой сигарет, и Хорас наклонился, чтобы забрать ее из лотка. Когда же он выпрямился и повернулся к бару, то увидел Макса, единственного посетителя, сидевшего у дальнего конца стойки, куда Беа всегда задвигала его, потому что от него воняло помойкой и он был занозой в заднице. Хорас словно замер на скаку, прикидывая, в какую сторону ему теперь мчаться. Например, обратно к двери. Другие на его месте, заприметив Макса, мигом повернули бы к выходу, но Хорас всю жизнь был рабом своих хороших манер. Тридцать лет работая репортером «Имперской газеты», он сталкивался с самыми разными людьми. В массе своей, заключил он, это были эгоистичные, жадные, беспринципные, корыстные и завзятые говноеды, но он также заметил, что те же самые люди крайне обостренно воспринимали критику в свой адрес. За исключением Макса Роби. И тем не менее Хорас, в силу своей воспитанности, не мог обидеть даже его. А следовательно, не мог усесться на противоположном конце стойки. Впрочем, эта стратегия не сработала бы, Макс все равно завел бы беседу, громко выкрикивая свои реплики.