– Но никто еще не призвал ее к ответу за эту ерунду, – нарушил тишину Люсьен. – Так что хорошо, что ты приехал сюда, парень. Может, ты – тот, кто наконец до нее доберется. – Он поднял свой стакан за Роджера. – Я желаю тебе удачи.
Я взглянула на Роджера, который все еще сидел, уставившись в свой стакан с содовой, и мне показалось, будто я вижу что-то, чего не должна бы видеть.
– Но что я вообще понимаю? – спросил Люсьен нарочито громко, видимо, почувствовав, что лезет не в свое дело. – Я же всего-навсего младший брат. Не то чтобы она поверяла мне сердечные тайны.
Он повернулся ко мне и с интонацией человека, отчаянно пытающегося сменить тему, спросил:
– А у тебя есть братья или сестры?
– Брат есть, – сказала я с мыслью, что за эту ночь думала о Чарли больше, чем мне того хотелось бы, и уж лучше бы Люсьен выбрал для разговора любую другую тему, кроме этой.
– Старший?
– На три минуты младше.
Глаза Люсьена удивленно распахнулись.
– Вот дела! Близнецы? – Я кивнула. – Так вы, наверное, невероятно близки друг с другом?
Когда он это сказал, я почувствовала, как у меня внутри что-то сжалось. Время от времени у нас с Чарли случались моменты близости, но в остальном казалось, что большую часть жизни мы только и делаем, что деремся друг с другом. Будто между нами стена, которая никогда не исчезает.
– Это не совсем так, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал беспечно. – Мы не слишком близки.
– Извини, – сказал Люсьен, и снова повисла тишина. У меня возникло ощущение, что сегодня он больше не будет пытаться сменить тему.
– Ну, по крайней мере, он тебя никогда не кусал, – вернулся к разговору Роджер, теперь его голос звучал жизнерадостно. Он вытянул руку над столом, так что мы все могли увидеть на его ладони маленький круглый шрам. – Мой сводный брат, – пояснил он. – Вечно голодный ребенок.
– Это еще что, – Люсьен закатал свой рукав и показал едва заметный шрам на предплечье. – Когда мне было восемь, Хэдли подучила свою лошадь лягнуть меня. Она так и не созналась в этом, но наш конюх рассказал мне, как было дело.
Роджер потянулся к моей тарелке, чтобы взять клубнику, и тут Люсьен сказал, что отойдет ненадолго, и положил салфетку на стол (официант тут же сложил ее надлежащим образом).
– Извини, – произнесла я, как только Люсьен ушел, – за то, что его пригласила.
– Нет, все нормально, – сказал Роджер. – Он милый.
– Милый, – мне совсем не хотелось рассказывать Роджеру о том, каково это – оставаться дома одному. Я, скорее всего, и сама в полной мере не понимала, как чувствовала себя в такие моменты, пока не увидела что-то знакомое в выражении лица Люсьена. – Он просто показался мне одиноким, только и всего.