Я вернул литровую бутылку на барную стойку, освободив наконец руку.
— Допрашивали его зачем? — продолжал я. — «Сыворотка правды» зачем? Что за извращения?
— Искали спрятанные в квартире ценности. — Рудаков пожал плечами. — За тем и допрашивали. Какие ещё могут быть объяснения?
— Предположим, нашли. Эксперты говорят, императорский меч для сеппуку, которым Радика вскрывали, — одна из главных ценностей коллекции. Меч, к слову, называется кусунгобу. Его забывают на полу. Да и трезубец — не хухры-мухры, штуковина старше Христа, но его почему-то оставляют в теле. После того, как выпытали, где всё это добро спрятано? Чушь получается, Игорь.
— Не могу вас больше слушать, — дребезжащим голосом напомнила о себе Вика. — В пот бросает от вас. Пойду телевизор посмотрю.
— Стой здесь! — рявкнул я на неё. — Чтоб я тебя видел! Знаем, от чего тебя в пот бросает, и за каким «телевизором» ты намылилась.
— Зачем вы так? — неожиданно заступился Рудаков. — Человек отца потерял…
Экий чувствительный. Неудобно ему стало, хотя никак он не тянет на интеллигента в шляпе. Странная реакция… А не спал ли с ней наш Игорёк, мелькнула мысль. Может, до сих пор грешит — потихоньку от жены и детей?
— Мадам Каганер — тоже известный коллекционер, — возразил я. — Всё происходящее её напрямую касается.
— Какой ещё коллекционер?!
— Собирает бутылки. И сдает.
— Достал! — вспыхнула она. — Идиотские шутки!
Настроение «Викторетты» менялось с частотой электрического тока в розетках.
— Водку глушить за этим столом ты можешь, а послушать про отца — нет? Стой, я сказал! А лучше сядь!
Она демонстративно закурила, присев на табурет.
Извини, девочка. Пей, сколько требует тоскующая душа, но потом, когда мы уберёмся восвояси. А пока я должен тебя раскачать по максимуму, чтоб ты выдала наконец всё то, что выдавать не хочешь… Я подошёл к ней, навис над ней и каркнул ей в лицо, не давая опомниться:
— На этом столе, если помнишь, его резали, как ты режешь вот эту вот колбасу! Тебе это пофиг, дочь Франкенштейна? Зальёшь в себя стопочку, и совесть продезинфицировала?
Она отшатнулась:
— Хватит меня лечить! Прямо как мой папаша с его закидонами! Он хоть право имел, а ты? Ну давай, давай, запри меня, или на холод выгони в одном халате!
— О чём ты?
— Ни о чём.
— Куда он тебя курить выгонял?
— Никуда! Почему ты меня мучаешь?!
У неё начиналась истерика.
— Потому что ты врёшь.
Где и в чём она врёт, предположений у меня пока не было; скорее всего, что-то недоговаривала, но вскрыть этот нарыв следовало обязательно. А вот Игорю ситуация не нравилась. То ли растерял оперское чутьё, став следаком, то ли что-то тут другое.