Ваксиллиум помедлил, потом вздохнул и рухнул на стул перед бабушкиным столом.
— Я хочу понять, что правильно, — прошептал он. — И поступать как надо. Почему мне так трудно?
Бабушка нахмурилась:
— Отличить правильное от неправильного легко, дитя. А вот необходимость постоянно выбирать, что тебе следует делать…
— Нет! — выпалил Ваксиллиум и поморщился. Перебивать бабушку Ви было не очень мудро. Она никогда не повышала голос, но ее неодобрение ощущалось как надвигающаяся гроза. Он продолжил чуть тише: — Нет, бабушка. Отыскать правду совсем не легко.
— У нас для этого есть традиции. Тебе об этом каждый день говорят на уроках.
— Это одна точка зрения, — возразил Ваксиллиум. — Одна философия. А их так много…
Бабушка потянулась через стол и накрыла его руку своей. Ее кожа была теплой от чашки с чаем.
— Ах, Асинтью! Понимаю, как тебе трудно. Ты ребенок двух миров.
«Два мира, — тотчас же подумал он, — а дома-то нету».
— Но ты должен прислушиваться к своим учителям. Ты обещал мне, что, пока находишься здесь, будешь подчиняться нашим правилам.
— Я пытался.
— Знаю. Теллингдвар и другие наставники тебя хвалили. По их словам, ты усваиваешь материал лучше всех — то есть ты как будто жил здесь всегда! Я горжусь твоими успехами.
— Другие ребята не принимают меня. Я пытался поступать так, как ты говоришь, — быть более террисийцем, чем остальные, доказать им, что в моих жилах течет такая же кровь. Но они… я никогда не стану для них своим, бабушка.
— «Никогда» — слово, которое часто используют юные, — потягивая чай, проговорила Ввафендал, — но редко понимают. Позволь правилам руководить тобой. В них ты найдешь покой. Если кому-то не по нраву твое рвение к учебе — пусть. В конце концов благодаря медитации они примирятся с подобными эмоциями.
— Ты могла бы… приказать кому-нибудь подружиться со мной? — неожиданно для себя спросил Ваксиллиум и тут же устыдился собственной слабости. — Как сделала с Форчем.
— Посмотрим. А теперь ступай. Я не сообщу об этом неблагоразумном поступке, Асинтью, но, пожалуйста, обещай мне, что твоей одержимости Форчем придет конец и ты предоставишь Синоду право наказывать других.
Ваксиллиум попытался встать, но наступил на что-то скользкое. Наклонился и увидел пулю.
— Асинтью?
Он выпрямился, сжимая пулю в кулаке, и поспешил к двери.
— Металл — твоя жизнь, — произнес Теллингдвар, переходя к заключительной части вечерних чтений.
Ваксиллиум стоял на коленях, в медитативной позе, вслушиваясь в слова. Ряды умиротворенных террисийцев схожим образом почтительно склонились, прославляя Охранителя, древнего бога их религии.