— Вообще-то у меня нож, — бормочет она чуть охрипшим голосом, когда мои губы жадно впиваются во влажный след на коже.
— Пырнешь меня им, если я зайду слишком далеко, малышка.
— Ужин, Рэм… — стонет Бон-Бон, когда я подталкиваю ее к стойке. Нож лязгом падает где-то на полпути.
— Вот я тебе и съем, малышка.
Глава тридцать третья: Рэм
Я смахиваю со стойки вазу с фруктами: она переворачивается, падает, но пара яблок и манго раскатываются в стороны. Усаживаю Бон-Бон, развожу ее ноги так широко, как только могу и буквально вколачиваю себя в ее жар между ними. Почему-то жутко заводит видеть мою карамельную малышку между красными яблоками и сладко пахнущим манго. Не раздумывая, беру его, сдираю край шкурки зубами, откусываю кусочек сочной мякоти и губами скармливаю Бон-Бон. Наши языки яростно сплетаются, скользят друг по другу в попытке перехватить инициативу, и сладкий сок растекается по губам. Бон-Бон посмеивается и просит:
— Еще, еще…
На этот раз я даю откусить ей и облизываю губы, ожидая, когда же придет моя очередь получать сладости. Она губами проталкивает оранжевую плоть фрукта мне в рот, нежно обводит зубы кончиком языка и неуверенно покусывает за нижнюю губу. Отстраняется, смотрит на меня с немым вопросом. Что ей сказать? Что я сейчас просто выпрыгну из штанов?
— Традиционного секса, малышка, у нас с тобой сегодня не будет — даже не проси. — Больше, чем хотел бы, вожусь с пуговицами на ее джинсах, потом приподнимаю бедра и легко стаскиваю штаны вниз. Бон-Бон немножко морщиться, когда ее попка в простых хлопковых «танга» цвета ванили оказывается на прохладном мраморе. — Но неудовлетворенной ты спать точно не ляжешь.
Ее зрачки расширяются: становятся огромными черными звездами, в которых хочется раствориться до самого утра. Устроить ей такой беспощадный секс марафон, что единственное, о чем она сможет думать до дня нашей свадьбы — как бы поскорее все это снова повторить.
Я хочу быть не терпеливее, нежнее, аккуратнее, но ничего не выходит. Все мысли путаются, сбиваются в один раскаленный импульс: если я нее могу заняться с ней сексом, то хотя бы заставлю кончить. Несколько раз. Или больше. Трудно сказать, потому что сейчас я совершенно неадекватен — надо, наконец, это признать. Бон-Бон больше, чем маленькая женщина, от которой я теряю голову, больше, чем аромат океан аромата сладкой груши, в котором я добровольно тону. Она — мое безумие, эйфория, агония. То, от чего я всю жизнь бегал, а теперь, пожалуйста — стою перед ним на коленях. И кайфую.
Я целую губы моей малышки, опускаюсь на подбородок, шею, артерию, которая так сильно трепещет под моим языком. Пальцами одной руки поглаживаю ее между ног, прямо по влажным трусикам и слышу, как Бон-Бон громко дышит, дрожит и пытается свести ноги.