23 и 24 января полиция произвела массовые аресты в селе Жребичко. В это время дул теплый ветер, глубокий снег стал рыхлым и мягким. Вечером в землянку пришел Борис Стамболиев и доложил об арестах. Тогда решили выбраться из этих мест.
Утром группа покинула землянку. Последний в цепочке партизан тащил за собой связку терновника, заметая следы на снегу. Когда они поднялись на вершину Валчан и посмотрели вниз, то увидели, что вся гора почернела от мундиров полицейских и жандармов. Те открыли огонь из пулеметов.
Кругом все было покрыто глубоким снегом, и лишь на самом хребте чернела земля. Партизаны рассредоточились и направились туда. Но преследователи обогнала их и встретили на вершине огнем из пулеметов.
Части партизан удалось перебраться через хребет на другую сторону горы, но отец шел последним. У самой вершины он свалился на свою котомку и простонал:
— Ну, со мной кончено…
— Что с тобой? Куда тебя ранило? — крикнул Борис Стамболиев — он находился на некотором расстоянии от отца и приблизиться к нему никак не мог. Пулемет не переставая обстреливал этот участок, срезая с деревьев ветки, падавшие на снег.
— Уходи! Мне уже нельзя помочь… — проговорил отец, и голова его безжизненно упала в снег.
Через два дня товарищи пришли на это место похоронить его.
9
Наступило 9 сентября. Вместе со всеми мы с цветами пошли встречать партизан. В наших сердцах все еще теплилась искра надежды на то, что, возможно, отец жив. После боя около села Жребичко его товарищи не решались сказать нам правду. Распространился слух, что он остался жив и налаживает связь с югославскими партизанами.
Партизаны приехали на грузовике. Один из них взобрался на кабину грузовика, поднял руку, и народ сразу же смолк.
— Братья! За нашу свободу погибли лучшие из нас… Почтим же память Георгия Кацарова…
Я пошатнулась. Цветы выпали из рук. Называли и другие имена, но я уже ничего не слышала. Кто-то подхватил маму под руки и повел домой…
Когда Фаня рассказывала мне о последнем походе отца на вершину Валчан, она уже была замужем и имела детей.
Со времени этого трагического похода прошло много лет, но она, все еще боясь страшного смысла слов, так и не решилась рассказать мне о том, в каком состоянии товарищи отца нашли его: он лежал босой, обезглавленный, с растерзанной грудью. Это я узнал уже от других.
Мы смотрели в глаза друг другу и видели в них выражение острой, непроходящей боли. Для нее Георгий Кацаров был отцом, для меня — товарищем и наставником, с которым я провел в отряде имени Антона Иванова полтора года. Да, это время требовало сильных, в чьих жилах текла не водица, а настоящая кровь, ценою которой только и можно было добыть свободу.