Этими словами завершил рассказ друг Бакырджии. Он имел в виду Черного капитана и его людей. Жестокие это были люди, алчные к власти и деньгам. Слова о царе и Болгарии не сходили с их уст, но они совершенно не задумывались над тем, что и царь, и их Болгария давно уже были мертвы для народа, опротивели ему, а народ — это не бессловесное животное, которое можно стреножить, и не новомахлевский буковый лес, по которому можно пройтись с топором и мертвым сложить его у дороги. Узловатые корневища пустил он в землю, и горячая, пенистая кровь течет в его жилах, так что никакие кровавые ветры не могут его сломить или уничтожить.
Каждое село встречало своих партизан — только Батаку некого было встречать. Целый день мы простояли на шоссе неподалеку от села с цветами в руках. Все надеялись, что, может быть, хоть кто-нибудь остался в живых.
Вернулись домой только с наступлением темноты. Некоторые повесили на воротах черный траурный креп. Мама и тетя Недялка спорили: как, говорят, хоронить их, может, они живые. И отправились вместе с другими женщинами расспрашивать в Пещере, Брацигово, Лыджене и других местах.
Ожидая их возвращения, бабушка Вана которую ночь подряд не смыкала глаз. Она сидела на стуле и в каждом шорохе пыталась распознать шаги отца и дяди. В своей морщинистой руке она сжимала большую золотую монету.
— Я ее отдам, — объявила она, — в награду за добрую весть тому, кто первым скажет, что наши герои живы…
На третий день мама и тетя вернулись. Бабушка встала, в глазах ее застыл вопрос.
Мама не знала, что ей сказать. Она хотела, чтобы та сама поняла ее без лишних слов, но бабушка произнесла:
— Да скажи хоть что-нибудь, обмани на худой колец!
Мама ответила:
— Теперь уж без обмана… Нигде никого нет…
Бабушка Вана привалилась к стене, ее не успели поддержать, и она соскользнула на пол. Мама нагнулась над ней, приподняла голову, но бабушка была уже мертва. Я вскрикнул и выскочил во двор. Убежал в сад, бросился на траву и разрыдался…
…Все началось в тот сентябрьский день 1941 года, когда над Батаком раздались первые выстрелы.
Однажды утром мой друг Гошо Гарабитов вызвал меня из дому и предложил пойти на лесопилку за деревянными планками. Из них мы делали клетки для голубей и деревянные мечи. Я захватил кусок хлеба, выкатил тележку на четырех колесиках, и мы пошли вдоль реки.
Проскользнули между штабелями бревен и досок, сваленных у лесопилки, но сторож нас заметил.
— Вот я вас сейчас! — закричал он.
Тогда мы побежали к селу, тележки подпрыгивали за нами. Запыхавшись, мы остановились и спрятались в саду. Затеяли какую-то игру и не заметили, откуда появились полицейские. Их вел Мерджан. Он дал мне подзатыльник, обругал за что-то моего отца, и полицейские пошли дальше, к лесопилке.